Т.к. покемоны – существа разумные и очень похожи на людей, то и они могут быть подвержены некоторым напастям, свойственным человеку.

Например, болезням и отклонениям - и не обязательно чисто физиологического характера...

Вскоре ожидается у них пополнение – лукарио первым не преминул поделиться своим предположением с прочими.

Буквально вчера что-то произошло – иначе у Главных не было бы гостей не-тренеров.

Впрочем, будь то тренер, или координатор, или ещё какой "коллекционер" (у кого есть цель поймать энное количество покемонов и протолкнуть их - пусть и обучив так, что они могут постоять за себя на высшем уровне), – всех этих людей лукарио называл тренерами, не производя различий. И старался всегда держаться от них подальше. Люди подобного рода вообще редко захаживали сюда, в пансион-восстановительный центр "Зелёный Угол" – поэтому прятаться шакалу не надоедало (или, на худой конец, если не удавалось не попадаться на глаза, то хотя бы он старался держаться подальше от нежеланных гостей).

Несколько особо некомпетентных тренеров его попыталось достать и поймать – однако покемону удалось уклониться от поединка.

Стальной являлся одним из старожилов пансиона. Нет, он не стар, даже по меркам своего вида он ещё очень молод – но случилось ему оказаться в числе первых, когда начал возрождаться (а местами – и зарождаться) истинный "Зелёный Угол".

Он прекрасно помнил, как попал сюда, несколько лет назад.

* * *

Тогда раздолбай лениво зевал, греясь на солнышке и в лучах собственной глупой, незрелой гордости.

Ещё вчера он был одним из самых рослых, взрослых риолу – а вот теперь, сегодня, он уже лукарио. Он ещё совсем маленький и по размерам, и по уму – но среди его друзей, щенков его вида, он мгновенно стал ещё большим героем, начал вызывать ещё большее восхищение. Да и старшие тоже обрадовались, когда узнали, что малец подрос.

И вот, немного попрактиковавшись, заодно покрасовавшись перед всеми, и приняв порцию оваций и одобрений (а также, по ошибке приняв снисходительные улыбки этим детским играм особо пожилых старших за искреннее восхищение его взрослостью), недопёсок отправился вершить свои дела. Новоиспечённый лукарио, изображая из себя эдакого героя (для пущего эффекта не рискнув обернуться), представлял: как эпично он уходит с родной полянки (точно так же, как лидер их леса!) – а его провожают все восхищёнными взглядами, не смея шелохнуться...

Впрочем, отчасти он угадал – друзья-риолу были в этом плане недалеки от ещё совсем зелёного старшего товарища в своих мечтах и взглядах, поэтому их реакция более чем предсказуема.

А вот в отношении старших недопёсок ошибся (и понял это, как и многие из нас, лишь спустя годы и не без улыбки) – когда детей не оказалось поблизости, первые, развлечённые выходкой, обсуждая появление и уход вчерашнего риолу, смеялись и вспоминали себя в этом же возрасте…

Хотя опытные родственники и рассказывали об обязанностях, которые возлагаются на плечи взрослых соплеменников, лукарио сейчас об этом не задумывался. Он, как и обещал своим младшим товарищам по играм, начал "свершать свои дела": послонялся меж деревьев; затем с помощью видения ауры попрыгал через речки и ручьи; надавал, торчащей из земли менгиром, скале; после объел черничные кустарники и ветви шелковицы; далее встретил белоссом, хоппипа и пару скиплумов – и похвастался перед ними своей обновкой. Потом полез выше в горы, где уже начинали попадаться заросли цветущего вереска и свободнее гулял ветер. Там, уставший от подъема и "важных дел", шакал-подросток нашёл для себя очень уютную лежанку среди валунов, поросших мхом, и узловатых корней деревьев (что цепляются за скалы) – и разлёгся на солнышке.

И вот он, чуть ли не облизываясь от сладости минувших событий, предался мечтам о том: что его будут учить обещанным атакам, защите, и прочим трюкам – как и обещали "когда риолу достаточно подрастёт и эволюционирует в лукарио". Покемон был одним из тех щенков, что быстро усваивали уроки, и помогали старшим; и вот, якобы случайно, до его ушей долетела вчера весть из разговоров опытных соплеменников: как же детёныш вырос, и что он такой способный, и всё гадали – когда же этот риолу превратится в лукарио. Стать лукарио – вот чего жаждал юнец всё своё время, и такие разговоры, натолкнув на мысль, что он скоро станет взрослым, очень обрадовали щенка. А когда день вступил в силу и снова вспомнился этот разговор, оно и произошло – крупный риолу стал небольшим лукарио.

Никто не желал портить подростку праздник – но из мира сладких грёз задремавшего виновника торжества вырвал его собственный отец.

- Ты следил за мной? - спросил недовольный шакалёнок (человеческое ухо уловило бы лишь истинный говор данного вида покемонов, а о том, о чём говорят, мы могли бы только догадываться).

- Нет, - мотнул головой старший. - Я вышел лишь недавно.

- Недавно? Как же так? - искренне удивился сын. Он был крепко убеждён в том, что, преобразившись, сможет идти скрытыми тропами, запутывать следы и уйти бесследно туда, где его вряд ли смогут найти. Провал его смутил и даже расстроил.

Отец с высоты опыта прожитых лет ясно прочитал всё это на лице своего отпрыска – и захихикал.

- Ты стал лукарио, но это ещё не значит, что ты знаешь все хитрости и тонкости, что ты вмиг стал взрослым. Твой путь лишь начался, тебе ещё многому предстоит научиться. По волшебству ничего не произойдёт. А вот некоторыми вещами сразу можно овладеть – они нетрудные. Пошли, - ободрительно улыбнувшись, взрослый шакал пригласил за собой, толком ещё не начавшего взрослеть, щенка.

Несмотря на занятия, времени для игр юному лукарио отводили достаточное количество – и тогда он хвастался друзьям тем, чему смог научиться и взахлёб рассказывал о своих новых приключениях (умалчивая о некоторых особо "губительных" неудачах). Столь благодарной аудитории слушателей больше шакалёнку не довелось встретить – риолу сидели, раскрыв рты и перебивая и переспрашивая по десять раз. Однако рассказчик нисколько не сердился – ему самому нравилось уточнять, а просьбы рассказать ещё или сыграть в игру, имитирующую "сегодняшний урок" – высшей похвалы и представить было нельзя.

Вскоре подошёл день, когда один из его друзей-риолу тоже стал недопёском. Поначалу счастью не было предела - но тарший подросток заметил, что младший, безмерно счастливый, решил проделать всё то же, что проделывал первый в день своего взросления.

Поначалу лукарио не придал этому значения – однако, с течением времени, тот юнец начал приходить и хвастаться им всем о своих достижениях на занятиях со взрослыми. Всё то же самое, что вещал и старший – но риолу слушали эти "недоповторения" так же жадно, как рассказы о новинках старшего из двух товарищей. Новизной пахли рассказы обоих – однако этот, новенький, поведал совсем иную историю: он не боялся говорить о своих неудачах, обращал многое в шутку (а там, где это невозможно было сделать – так жестикулировал и так описывал со всеми звуками, что и сам смеялся, и всех веселил), и вдавался в подробности, предупреждая остальных риолу о нюансах (и друзья-детёныши, надо отдать должное, откладывали это у себя в голове). Теперь, после свежайшего рассказа старшего лукарио-подростка, среди младших щенков слышен был говор: а что же расскажет другой подросток про свой, такой же урок?

Шакалёнок начал постепенно завидовать успеху своего товарища. И, что бы, заметившие это, взрослые ни предприняли (даже беседовали с ним совсем молодые, ещё вчерашние подростки) – всё было впустую.

Хоть, будучи ещё риолу, тогда лукарио и помыслить не мог, что он будет кому-то завидовать из-за каких-то сказок (он был весьма ответственным и добрым щенком, всегда первый кидался на помощь друзьям и держал ответ за них). Но сейчас, опьянённый переменами и ослеплённый завистью, недопёсок, казалось, позабыл обо всём, что выделяло его среди остальных и что было естественным в его природе. Он стал не так любим соплеменниками, как прежде, и даже в некоторой степени озлобился. Мать его удивлялась: почему он не может понять простых вещей, да и бывают ли столь резкие перемены? Увы, оказалось, бывают. К сожалению.

После этого всё и покатилось. Зависть не отпускала лукарио, да и он не желал с ней проститься – из-за бараньего упрямства. Он стал менее покладистым – и отец побранил его за детское поведение, и попытался убедить в том, что риолу ещё не доросли, а за друга надо радоваться и самому не плошать: все вырастут. Но и это не помогало. Юнец не желал ничего слышать и делать, и со старшими молодыми товарищами он не столь общался. Ничто не могло его переубедить...

Кроме одного.

Тогда их лесу угрожала опасность – и нужно было защитить его. Все возможные покемоны поднялись на оборону, остальные бежали. Что самое страшное – никто не знал, что представляет собой опасность, и откуда она явится. Оставшиеся обитатели гористого леса пребывали в неведении. Как правило, они заранее чуяли, они знали хотя бы примерно: что грозит и откуда. Но в тот раз было по-другому. Тишина нагнеталась, в воздухе висело ощущение чуждого, чего-то гневного и вместе с тем злорадного.

Горы взорвались.

По-другому не скажешь.

Обычно земляные и каменные покемоны предупреждают о подобном – но на сей раз всё иначе: горы не говорили, и даже не намекали – гряды мирно дремали, изредка тревожа кручи и долины несильными землетрясениями. В этот же раз воздействие пришло извне. Лукарио видел покемонов, что помогали людям взрывать стены и вершины, и эти же люди являлись хозяевами первых.

Вызвать землетрясение (тем более, сильное, да и в спокойных горах) – чуть ли не нонсенс! Но столь могучие покемоны и средства людей (ужасные мобильные установки запустили и в самой долине) сделали своё дело. Вместе с гневом гор родились оползни. Против обидчиков были приняты меры. Цель людей была никому не понятна, но свой дом следовало защитить. Некоторые покемоны у людей – огненного типа, поэтому бой не прошёл бесследно для лесов. Мало того, несколько воздушных судов удалось повредить – и они совершили вынужденную посадку, одно из них взорвалось. Сил водяных, ледяных и земляных покемонов не хватило, чтобы потушить возникшие пожары. А горы продолжали греметь и резонировать. Уже многие жители попали под камнепады.

Сначала следовало спасаться от падающих деревьев и валунов и крошащейся под лапами и ногами почвы – а теперь от огня, стремительно разливающегося по верхам дерев. Даже сырость не пугала дикий огонь. Возникла необходимость спасать себя и остальных.

Однако в тот момент, когда лукарио выбежал на относительно безопасный участок, он обнаружил, что ни того, второго лукарио, ни их друзей-риолу нет. Тогда юнец вместе с несколькими взрослыми убежал туда, где обычно они, дети, могли укрыться – то место, о котором старшие могли и не догадываться по-настоящему. Хоть после землетрясения ориентироваться в изменённом ландшафте и труднее, всё-таки юный шакал нашёл друзей (не без помощи сканирования ауры), в том самом месте, в каком и предполагал. Земля уже давно перестала дрожать, и лишь пожар подступал к заветному укрытию.

Но огня и дыма оказалось столько, что в холодных вершинах это всё собралось в тёмные, серо-зелёные, почти чёрные, тучи – и полил тяжёлый, почти такой же чёрный, дождь.

Он медленно потушил огонь, но не облегчил дорогу в безопасность: речки и ручьи мгновенно взбухли и почернели, по склонам полились отдельные тёмно-серые потоки, разрыхляющие почву и сносящие всякий мусор в долину. Все и вся под этим ливнем стало грязным и тёмным. Некоторые из и так потрепленных покемонов не выдерживали уже этого натиска горной стихии; другие, изнемогающие от жажды, – стали пить: одни из грязных рек, другие – подставляя под капли иссохшие рты, глотки, языки. Каменные (те, что были в состоянии) укрылись, растительные не принимали этот обманчивый дар небес. Некоторые лукарио и риолу, не в силах сдержаться, тоже начинали пить. Старший из подростков, когда тоже подставил нос и рот дождю – только тогда один из более выносливых старших заметил, чем они все занимаются, и, испугавшись, надавал всем пьющим подзатыльников и накричал на них. Лишь потом юный лукарио узнал цену не сумевших перебороть жажду и невнимательности старших: из напившихся этой страшной воды выживут лишь единицы.

Дождь лил весь день. В последующие часы из-за невозможности добыть лекарственные травы и коренья, и привести лечащих покемонов, в клане мучительно умирали почти все: если не от ран, переломов и ожогов – так от той чёрной воды. Двое погибло ещё при отражении атаки. А сейчас лишь несколько особей стояло на ногах. Таких разрушений долина ещё никогда до сего момента не знала: во всяком случае, сколько в ней живут покемоны (а обитали они здесь ещё с древних времён).

Оба подростка и трое риолу помогали оставшимся взрослым как могли: они совершали вылазки в чёрную местность, добывая травы, еду и в надежде наткнуться на одного из тех покемонов, что могут исцелить, или хоть как-то помочь с выздоровлением.

Даже будь это обычный дождь, всё равно так долго он ещё никогда не выпадал: недаром эти горы считают чуть ли не раем из-за отсутствия многих проблем, что возникают в горных районах. Однако сегодня сейсмическая активность побила все местные (да и, возможно, не местные) рекорды.

Сколько раз невольные сталкеры спотыкались и падали. Пить всё ещё нельзя, других источников воды не было (даже покемоны водяного типа находились после боя и эвакуации на грани), а жажда давала о себе знать не хуже саднящих порезов и ушибов. Всё вокруг словно осквернено. Но на листьях хотя бы не столько отравы, сколько во всём другом.

Но это не все напасти, которые принесли с собой ливень и люди – периодически то тут, то там начали сходить сели. И вот на, казалось бы сухой участок, ступила группа щенков. Старший недопёсок вяло хромал замыкающим, вроде обычный переход – но он быстро утомил покемона, одышка и неприятное ощущение в животе заставили остановиться и отдышаться. Поэтому лукарио немного отстал. Не успел он и вполовину как следует перевести дух – как до его уха донеслись шорох, последовавшие за ним удивлённые вскрики друзей – и к ним добавился грохот и прочий шум. Уже первых звуков оказалось достаточно, чтобы шакалёнок сорвался с места и поспешил на помощь к открытому участку. Судя по срезам, образовавшим кручу, тронулся приличный слой породы. Никто из молодых не был знаком с селем, иначе они бы не стали так легкомысленно брести после дождя (взрослые и сами на всякий случай не ходили в горы после дождей, и младшим запрещали строго-настрого). К сожалению, никто из четверых детей так и не успел сориентироваться, а лапы увязли в почве и породе – и щенков унесло вниз.

Спасшийся лукарио, отчаянно вскрикнув, бросился искать лаз вниз, чтобы помочь своим друзьям, и попутно звал на помощь. Но путь в долину долгий, и за всё то время, как крупный сель скользил вниз, перекатывая булыжники, случиться с друзьями могло всё что угодно.

А старший недопёсок (за свой спуск от усталости чуть не сорвавшись пару раз, споткнувшись и перекувыркнувшись из-за покалеченных конечностей – шесть), на своём пути обнаружил снесённые стволы и расчищенные дороги – явное доказательство того, что остаться в живых у его измождённых друзей шансы минимальные.

Последние метры до раскиданных камней (в полном отсутствии отпечатков лап, что могло бы свидетельствовать о благополучном преодолении кого-либо очередного бунта стихии) юнец проделал кубарем, растеряв всё собранное для родных: к усталости и нехорошему самочувствию прибавилась острая боль, скрутившая его внутренности. Не в силах даже разогнуться, лукарио валялся на земле и корчился от колик. Кожа под вздыбившейся шерстью заболела, всё его существо начало ломать, в глазах потемнело, и к горлу то подкатывала тошнота, то отступала: действие той чёрной отравы вступило в полную силу. И теперь его могла ждать лишь мучительная смерть – недопёску было теперь трудно удержать мысль о друзьях и о домашних: всё его внимание сосредоточено на своей физической боли. Мутило так, что он, жадно открыв рот и перевернувшись на колени, начал намеренно совершать судорожные сокращения пресса. Но вызвал он не только рвоту, но и (в какой-то степени невольно) опорожнил кишечник. К острому, противному, кисловато-сладкому смраду содержимого желудка, от которого подкатывал новый приступ рвоты, прибавилась (подошедшая сзади) более мягкая вонь жидких, почти как вода, неприятных отходов метаболизма. Вместе для носа несчастного они составляли ещё более отвратительный дуэт, от которого бедолаге хотелось снова рвать.

Боль постепенно отступила, напоминанием свернувшись тяжёлым клубком где-то в районе желудка. И шакал смог ртом, но дышать. Испачканный в собственных нечистотах, ослабевший лукарио на дрожащих коленях и передних лапах смог отползти от зловонного места. Снова пошёл дождь. Но на сей раз тот, который должен был придти. Юнец лёг на спину и смотрел на низкие светло-серые облака, приоткрыв рот. Вдохи и выдохи давались тяжело, с трудом, с приличными паузами – будто грудь покемона каждый раз набиралась сил для нового движения. Скудно смывали осадки столь разнообразную грязь с тела недопёска. По носу ко рту стекали чистые серебристые капли – и облегчённый, но вконец уставший шакал не обращал внимания на то, что эта вода попутно вбирала в себя всю гадость. Те капли, что падали прямо в рот, он пытался не столько проглотить, сколько просто ощутить на языке – но слой остатков не давал этого сделать. Так что приключенец просто отключился.

Очнулся он от желания снова опорожниться, столь естественного, – но понял, что ему не хватает сил. Будучи подстёгнутым нуждой, и вскочив на лапы, лукарио от слабости свалился с лежанки – но удара особо не ощутил. В тот момент задние конечности словно бы уменьшили чувствительность. А затем снова восстановили – вот только боли не оказалось и в помине.

Прежде, чем шакал понял, где он и что происходит, он услышал щелчок – и обнаружил открывшийся выход наружу. Туда покемон и устремился, неуклюже (из-за хромоты и не до конца восстановленной ориентации в пространстве) на четвереньках. Ударившись плечом о дверной косяк (но не обратив на это ни малейшего внимания), нырнул в высокую траву и вполне цивильно там устроился, сходив как "по-маленькому", так и "по-большому". На сей раз жёлтый, почти прозрачный, жидкий стул почти не пах. Впрочем, то же касалось и почти бесцветной мочи.

Лишь окончательно ответив на "зов природы", и хоть как-то приведя себя в порядок (и отметив своё общее состояние как не особо чистое), лукарио аккуратно встал во весь рост, и огляделся.

Это место не походило на их долину или горы, окружавшие оную. Но высота здесь была приличной.

Лагерь из фургонов ("домов-, лабораторий-, офисов на колёсах") и огромных тентов.

Ближайший фургон – тот, из которого он выскочил. У выхода стоял ветеринар в спецодежде. Это он, смекнув, что к чему, открыл дверь, выпустив шакала. То, что это был ветеринар (и что это означает), лукарио услышит позже. А пока что покемон пытливо глядел на человека. Тот пригласил первого обратно.

- Ты наверняка задаёшься вопросом: как ты попал сюда? Да, ты не дома, тебя нашли без сознания, - начал мужчина, делая паузы между предложениями, наблюдая за реакцией подопечного. - У тебя интоксикация. Но спасло тебя то, что ты отчасти сам себя избавил от заразы... ну, и наше вмешательство, разумеется. Нам и тебе повезло, что мы нашли тебя вовремя.

Пить и есть не хотелось – возможно, благодаря людским усилиям.

В голове мелькнула мысль о друзьях и об остальных – и, встрепенувшись, и прохрипев не вернувшимся ещё голосом вопрос, и махнув передними лапами, юный шакал уставился на человека.

- Твои сородичи? - лукарио, ожидая игры в угадайку, аж вздрогнул. Затем, взяв себя в руки, сдержанно кивнул. Этот человек напомнил его отца – такой же пристальный взгляд и способность улавливать и предугадывать то, что могут лишь взрослые, умудрённые опытом, существа. Как же мало недопёсок знает о живущих в этом мире!

Человек тяжело вздохнул, словно набираясь храбрости (дыхание его дрогнуло) – и выдал издалека:

- Есть те, кого мы смогли обнаружить.

В глазах спасённого вспыхнул оживлённый огонёк.

- Если кто из покемонов не мигрировал прочь из долины, то, кроме тех, кого мы взяли с собой, скончались. Ещё двух риолу обнаружили наши покемоны.

Шакал звуком попросил не тянуть с ответом – тем самым освободив доктора от ненужных прелюдий.

- И тебя. Но ты, по счастью, оказался жив.

Пока никаких эмоций. Лукарио лишь повернул голову в сторону тентов и остальных фургонов.

- Ты можешь увидеть своих после того, как помоешься и я осмотрю тебя.

На что недопёсок мотнул головой – и нетвёрдо зашагал в намеченную сторону.

- Ты пойдёшь такой грязный? - попытался остановить покемона человек. Однако, понимая, что тому просто необходимо увидеть близких, ветврач вызвался сопровождать своего пациента (тем более, что тот не знал наверняка, куда нужно идти).

Проходить весь лагерь насквозь оказалось не обязательно (что, в отсутствие куратора, пострадавший непременно бы и сделал). То тут, то там виднелись спасённые покемоны – многие в ужасном состоянии. Но между палатками шныряли поке-помощники, более здоровые знакомые покемоны из долины ели, мылись, спали или просто прохлаждались и общались (у кого было желание), а незнакомые (явно некогда пойманные людьми-спасателями – не только егерями) ожидали своих хозяев (тоже каждый – по-своему).

Гигантский тент, где лежанки, коробки и столики были отгорожены друг от друга ширмами, вмещал в себя огромное количество спасённых. Однако здесь было тише, нежели в остальной части лагеря.

Ещё один спасённый лукарио (в нём узнался старик из клана) – к нему бросился юнец и начал расспрашивать о здоровье и кто ещё выжил. Пожилой самец обрадовался, хоть голос его и звучал тихо:

- Я уж подумал, что и тебя унесла болезнь, или что ты сгинул. Ты жив. Какая радость! - и, так больше ничего и не сказав, улыбнувшись, стремительно отошёл в мир иной.

К этому юный шакал оказался не готов. Врач, что сопровождал подростка, на всякий случай осмотрев старика, подозвал санитаров и фельдшера. В этом тенте поке-фельдшером (из тех, коих в простонародье величали медсёстрами и медбратьями) работала одна из многочисленных Джой – зато единственная Джой на весь лагерь. Остальные ветврачи и поке-фельдшеры женского пола отличались (каждый друг от друга) как камень – от ветки, и ветка – от рыбы.

- Ох, как жаль, - вздохнула молодая женщина. В её синих глазах читались искренние любовь к своему делу и сочувствие к живым существам, а в данный момент – ещё и скорбь. Неизвестно, что не давало ей возможности плакать в таких ситуациях (ни намёка даже на то, чтобы слёзы просто застили глаза): обилие ли смертей (как исход безнадёжных случаев), приличный ли опыт работы, или сила воли (а, может, все слёзы давно выплаканы?) – об этом наверняка могли поведать только знакомые с ней, да и сама Джой.

Она сделала отметку у себя в журнале и дала распоряжения санитарам – что делать с умершим. Те, кивнув, вернулись с отдельными носилками, и вынесли, скрытый от чужих глаз чистой материей (с запахом какого-то дезинфектанта), труп. Юный лукарио поспешно устремился за ними, насколько позволяла хромота, а его врач (которому женщина напоследок пообещала занести документы позже) – за ним.

Юнец не знал: что люди делают с мёртвыми покемонами. В данном случае санитары с носилками проследовали за пределы лагеря. Точнее, лагерь продолжался – но одна группа тентов и палаток и два фургона находились чуть поодаль. Недопёсок уже догадывался, по какой причине.

Чуть погодя они вошли туда. Если в том огромном тенте было тише всего – то здесь, во всей части лагеря, и вовсе царила почти идеальная тишина, нарушаемая лишь переговорами людей, да стрёкотом кузнечиков.

Санитары окликнули некоторых "местных". Те вышли. Поприветствовали прибывшего коллегу (врача, ибо санитары ходят туда-сюда весь день), окинули быстрым взглядом носилки и живого лукарио. Немного тучноватого вида мужчина, покачав головой и, устало (и вместе с тем горестно) пробормотав про себя: "Ещё один", распорядился, куда класть труп.

Шакал проследовал под тень тента. По силуэтам он узнал в том углу, куда положили старика, ещё несколько своих соплеменников... в том числе друзей-риолу и младшего лукарио. Если к смерти пожилого старшего спасённый был не готов, то лицезрение юных товарищей и вовсе послужило ударом. Судорожно икнув, шакал замер, опасливо поднеся к телам лапы и отвернув края ароматных полотнищ, дабы убедиться, что всё происходящее не является коварным обманом и злой шуткой. Увы, всё оказалось взаправду. Лукарио так и не отпустил край последнего полотнища, мёртвой хваткой вцепившись в него мелко задрожавшими лапами. К горлу подступил ком.

- Одни были тогда ещё живы, других мы решили там не оставлять, - попытался объяснить врач.

Тут-то выжившего и захлестнула волна скорби и какого-то осознания – недопёсок рухнул на ослабшие колени и разрыдался в голос. Слёзы лились потоком – отчасти от стыда. А их обладатель мял в пальцах так и не отпущенный край, то и дело утыкаясь носом в ароматную ткань и пропитывая её своими слезами. И всё выл и причитал, раскаиваясь о своём поведении, о своей зависти; и сокрушался, и пусть и зазря, но искренне винил себя за то, что не смог помочь друзьям и тем, кто был ещё в клане; и проклинал обидчиков и себя.

Наговорить лукарио в своей скорби мог и лишнего, но тогда он словно обезумел от горя, которого и близко не ведал раньше. Ему было стыдно, что он не слушал советов старших и зря обижался на всех и обижал не словом, так делом. И ещё неизвестно: остался ли кто ещё, кроме него в живых...

- Всё будет хорошо. Их путь закончен, а твой только начался, - человек положил руку покемону на плечо.

Рыдания и завывания вмиг прекратились – и недопёсок удивлённо оглянулся на врача. Из глаз всё ещё текли слёзы, дорожки их избороздили шерсть на щеках, судорожные всхлипы не давали покоя диафрагме – но лукарио пронизывающе смотрел на мужчину, который говорил устами его отца. И юнцу захотелось, чтобы этот человек оказался его отцом – но родителя так и не обнаружили или не узнали, и, возможно, им больше не суждено встретиться... стальной не смог сдержаться – и вновь разрыдался, на сей раз повернувшись к доктору, но без причитаний. Как же ему тогда захотелось, чтобы этот человек стал его названым родителем. Ведь лукарио был ещё только совсем юный подросток, почти риолу, который осиротел в один миг – лишившись даже дома.

Под уговоры врача шакал поднялся и нога за ногу поплёлся к фургону, возле которого всё и началось.

Уже готов к их приходу бойлер, и вынесены наружу: и переносная ванночка, и душ, и средства для мытья и полной обработки и дезинфекции.

Но разбитый покемон не смог добрести даже до корыта – силы покинули его, его еле успели поймать и отнести в воду.

Пока его мыли, лукарио сидел и безучастно глядел перед собой. Эти моменты прерывались тем, что глаза его застилала блестящая пелена – и затем он жмурился, чуть наклонив голову, не в силах сдержать слёзы, скатыващиеся по его щекам и носу.

- Ну вот, теперь ты стал чистый! - приговаривал помощник-санитар, вытаскивая покемона из ванночки и, когда поставил на землю, вытирая полотенцем (недопёсок даже не отряхнулся – настолько был подавлен) и препровождая в фургон. Заметив перемены в настроении подопечного, врач покачал головой. После осмотра, который пациент выдержал, не проявляя ровно никакого интереса, с навалившейся апатией, лукарио был сопровождён (на удивление сопровождаемый шёл неторопливо) вновь наружу, в траву, после отчитался о своих "успехах"; потом ему дали антибиотик и много чудесной воды, которую сейчас пить оказалось невкусно. Капельница уже не требовалась. И шакалёнок отправился на свою чистую лежанку, где лёг, отвернувшись в стенке. Остальные лежанки пустовали – недопёсок оказался здесь пока единственным пациентом, за которым необходим столь дотошный контроль.

- Его нельзя выпускать. Бедолага так погибнет, - объяснил врач санитару, который высказал предположение о скором возвращении покемона в родные места или в соседнюю долину. - Надо ему сначала окрепнуть, подрасти и ощутить вкус к жизни... и держать его в тонусе – боюсь, на это уйдёт несколько месяцев, но иначе никак.

Никто и догадываться не мог, что на восстановление уйдёт срок гораздо больший, нежели несколько месяцев, куда больший, нежели целый год. А пока что никто не запрещал строить весьма оптимистичные предположения.

- Жить не хочет? - тихо откликнулся санитар, как будто оговариваемого здесь и нет.

- Может быть. У лукарио шок, с этим ничего не поделаешь: предотвратить его было, ну, в общем-то, практически нереально. Но мы хотя бы можем проследить за состоянием и помочь постепенно выйти из него...

Апатичное состояние разбавлялось попытками курирующего врача отвлечь спасённого, также и заботой об этом пациенте. Постоянно требовалось его успокаивать. Недопёсок и в самом деле был очень несчастен. Когда его этот человек пытался приголубить и говорил столь знакомые, отцовские слова – тогда покемон чувствовал себя и счастливым и несчастным одновременно. Он пытался научиться сдерживать слёзы, но рана ещё слишком свежа, лукарио ещё очень юн, он не встречался и близко с подобным, и ему было очень жаль себя – поэтому ничего не получалось. Порой его состояние становилось и вовсе по-настоящему детским – тогда юнцу хотелось лишь плакать, плакать и плакать, как риолу. Покемон попытался вести себя как взрослый, но даже попытки общения с другими пострадавшими покемонами не помогали. Да и где это видано – чтобы за несколько дней в таком случае все приходили в норму?

Люди выглядели весьма уставшими. Про себя лукарио отметил, что все они работают и среди ночи. А врач заметил, что у подопечного хоть иногда, но просыпается интерес к окружению.

Некоторые покемоны в эти дни и впрямь отвозились и выпускались в похожие места, или в соседнюю долину. Мёртвые давно уже преданы земле или огню, а у многих из живых оказались примерно те же проблемы, что и у лукарио. Поэтому вскоре, после череды осмотров (с момента основания лагеря и до его сворачивания, смею напомнить, прошло несколько дней) всех их ждало путешествие. Путешествие в мир людей.