Когда я впервые играл в Pokemon Yellow в нежном возрасте (в 19 лет), в воздухе всё ещё витал привкус тайны и возбуждения, окружавших мью, самого первого покемона, доступного только на ивентах. Тогда не было ни глобального обмена, ни Wi-Fi раздач: если вы хотели получить мью, вам должно было чертовски повезти.
Или вы могли использовать читы, но не в этом суть.
К сегодняшнему дню мы все уже привыкли к устоявшейся политике Нинтендо, притворяющихся, что ивентовых покемонов нет до тех пор, пока они не будут готовы к их раздаче. Хоть Pokemon Diamond и Pearl и были выпущены в сентябре 2006, арсеус не был официально показан фанатам до февраля 2009. Но в случае с мью у них действительно была причина для таких действий: они сами не знали о его существовании.
Хотя первое поколение игр и содержало некоторое количество отсылок к мью как к загадочному созданию, которое было использовано для создания мьюту, его появление в игре не было предусмотрено. Однако в конце разработки Red и Green программист Сигеки Моримото заметил, что после удаления отладочного кода есть достаточно свободного места для ещё одного покемона. Таким образом, мью был тайно добавлен в код, и хотя вышестоящее руководство в Game Freak и было осведомлено о скрытом контенте, Нинтендо не сообщили об этом. Мью нельзя было получить просто играя в игру. Как Моримото сообщил об этом “Пока мы не могли придумать как ввести его в игру, мью не был показан публике. Он был оставлен дожидаться подходящего случая после запуска игры.”
Мью мог оставаться в секрете вечно, если только какой-нибудь баг не позволил бы игрокам обнаружить его существования. Когда же начали распространяться слухи о скрытом покемоне, Нинтендо извлекло на этом выгоду запустив “Legendary Pokémon Offer” в журнале КороКоро. Было выбрано 20 победителей, получивших мью на свои катриджи, при этом было около 78 000 участников. Нинтендо и Game Freak оба отметили, что это был поворотный момент для Red и Green, поднявший игры до статуса бестселлера.
Мью определённо сыграл роль в росте популярности покемоновской франшизы и его место в игровой вселенной также важно. Он часто описывается как предок всех покемонов, хотя такая фраза и не использовалась до Pokémon Crystal, где это было сказано в записи покедекса о мью. До этого в Pokemon Silver утверждалось “Считается, что его ДНК содержит генетический код всех покемонов”, что объясняло способность мью учить все TM атаки. Но за всё первое поколение не было ни одного упоминания о связи мью с остальными покемонами. Это интересно, потому что, похоже, изначально мью не задумывался как предок всех покемонов. Эта идея постепенно развивалась с течением времени. Чтобы понять почему дизайнеры пришли к такому решению, давайте посмотрим на внешность мью.
В играх мью кажется шаблоном на основе которого был создан мьюту. Мьюту это улучшенный мью: больше, сильнее и злее. Таким образом, следовательно мью бы напоминал мьюту во многом… но, чтобы подчеркнуть изменения, которые были сделаны, мью стал намного меньше и симпатичней, в его дизайне явно видна его доброта. Однако, более примечательно то, что в дизайне мью есть множество деталей, взятых из процесса отногенеза. Он мягкий, розовый, у него большая голова, и он часто изображается в пузыре, напоминающем матку. Что может быть лучше, чем изобразить прототип мьюту, используя прототип самой жизни?
Каким же образом мью будучи просто эмбриональной версией мьюту превратился в предка всех покемонов? На самом деле это не такой уж сложный логический переход. На протяжении многих лет учёные замечали, что на ранних этапах развития человеческого зародыша эмбрион проходит стадии, напоминающие других существ. На очень ранних стадиях развития, например, у нас есть что-то вроде хвоста. В 18ом и 19ом веках, когда биологи бились над идеей, что всё живое имеет общего предка, некоторые из них замечали эти казалось бы животные этапы в развитии человеческого зародыша и задумывались: не может ли это иметь отношение к процессу эволюции.
Слово эволюция обычно ассоциируется у нас с Чарльзом Дарвином, но он не был первым, кто предположил, что животные менялись с течением времени, превращаясь в новых животных. Что действительно революционного привнёс Дарвин это предположение о механизме таких изменений: естественном отборе. Этот механизм не был первым предположением об эволюции. До Дарвина популярной была теория Ламаркизма. Эта теория основывалась на том, что существа меняются в соответствии с окружением и затем передают эти изменения потомству. Классическим примером была шея жирафа. По ламаркизму жирафы вытягивали свои шеи, чтобы добраться до листьев на верхушках деревьев, а потом передавали удлинённые шеи потомству, что означало, что в каждом следующем поколении шеи будут немного длиннее, чем в предыдущих. Это имело смысл в своё время и казалось хорошим способом объяснить работу эволюции. Хотя через некоторое время эта теория была опровергнута и заменена концепцией Дарвина естественного отбора: животные, не приспособившиеся к окружающей среде просто вымирали, в отличии от тех, кто ,вероятно, в результате естественных изменений в популяции или случайных мутаций получали возможность процветать и размножаться.
Ламаркизм интересен нам, потому что он влиял на размышление многих учёных до и даже после теории естественного отбора. Только в начале 20ого века, когда мы получили более полное понимание что такое гены и как они влияют на свойства, мы смогли с уверенностью заявить, что естественный отбор был движущей силой эволюции. Но до этого многие учёные находились под влиянием Лармакизма, и некоторые идеи можно найти в биогенетическом законе Эрнеста Геккеля.
Биогенетический закон часто выражается как “онтогенез повторяет филогенез”. Что значит, что развитие живого существа (его онтогенез) отражает эволюцию вида(филогенез). Люди, например, произошли от малых млекопитающих, которые были потомками рептилий, которые были потомками амфибий, которые были потомками рыб. Идея Геккеля была о том, что человеческий эмбрион в своём развитии проходит через стадии, напоминающие формы предков. Также как Ламаркизм утверждал, что создания могут изменять себя и передавать изменения потомкам, так и биогенетический закон объявил, что все могут увидеть как эти изменения происходят: миллионы лет эволюции повторяются можно сказать в мгновения ока. Геккель создал изображения эмбрионов разных видов на разных этапах развития; рисунки, по-видимому, показали высокую степень схожести эмбрионов.
К сожалению, в науке редко всё так просто. Более детальные наблюдения показали, что в действительности никаких “стадий предков” не было. Это были результаты очень выборочных наблюдений. Даже рисунки Геккеля были преднамеренно подправлены, чтобы показать высокую схожесть эмбрионов. Достаточно раздражает, что изображения, основанные на этих рисунках, всё ещё можно найти в современных книгах, несмотря на то, что рисунки были давным давно дискредитированы. Авторам следовало бы, откровенно говоря, получше разбираться в вопросе.
Но, наверное, не стоит быть слишком строгими к бедному старому Эрнесту Геккелю. Мы помним его за то, в чём он ошибался, но он также внёс важный вклад в биологию. Он ввёл в употребление такие термины как “экология”, “тип” и “филогенез” - все из них активно используются биологами. И несмотря на то, что биогенетический закон был опровергнут, некоторые части его могут быть правдой.
Было замечено, что во время развития те черты, которые существуют много миллионов лет часто появляются раньше у эмбриона, чем те, что появились недавно. Позвоночник, например, появляется очень рано у человека и нет никаких сомнений, что это древнее сооружение. Причины этого всё ещё не до конца ясны, хоть и нет сомнений, что связь развития эмбриона и эволюционной истории гораздо тоньше, чем предложено в модели Геккеля.
Несмотря на это развитие эмбриона (описывающее наше происхождение как отдельной личности) и эволюция (описывающая наше происхождение как вида) всё ещё остаются сильно связанными процессами, что и видно в дизайне мью. В действительности, мью может служить изображением биогенетического закона. Только вместо эмбриона, напоминающего формы предков, есть мью - древняя форма, напоминающая эмбриона.
И не будем забывать, что мью считается предком всех покемонов. Это отражает концепцию об универсальном предке: организме, от которого в далёком прошлом произошли все последующие формы жизни. На самом деле мы ничего не знаем об этом (хотя и можем строить теории), но мы точно знаем, что он должен был существовать. Какими разными не были люди, птицы, рыбы, растения и бактерии, мы знаем, что между нами всеми есть связь, так как есть определённые сложные вещи, присутствующие у каждого. У всех нас есть клетки. Мы все используем ДНК и РНК для создания белков, и мы все делаем это одним и тем же способом. Это слишком большое совпадение, что все эти вещи развились независимо: некоторые чертовски умные математики недавно подсчитали, что существование одного общего предка в 10^2860 раз вероятнее, чем то, что жизнь произошла из нескольких разных источников.
Как мог выглядеть такой организм? Предполагается, что он существовал между 3.5 и 3.8 биллионов лет назад. Это должен был быть одноклеточный организм, напоминающий бактерию, и он размножался через деление клетки. Можно также предположить, что его геном (совокупность ДНК) должен был быть небольшим, точно так же, как у современных бактерий.
И это приводит меня к весьма раздражающей мысли о мью… ну, раздражающей педантичного биолога вроде меня, во всяком случае. “Считается, что его ДНК содержит генетические коды всех покемонов .” Но, если мью был первым и все остальные произошли от него, то как это может быть? Идея, что мью был на заре жизни с геномами всех покемонов, хранящимися внутри него, немного слишком близка к ложной идеи, что эволюция движется в заданном направлении. Биологи сражались с этим заблуждением всё время, и даже малейший намёк на эту идею заставляет мои чувства трепетать.
Но я могу простить мью. Как бы я не смог это сделать? То, что начиналось как шутка, превратилось в большую удачу для покемонской франшизы. И не только для неё. Это дало мне повод поговорить о трёх неясных биологических теориях. Есть немного покемонов, о которых я могу так сказать… но мью очень особенный покемон.