“Я ненавижу вас!” – я помню как кричала это, сидя в темной коробке. Мои чувства путались, страх, боль от жутких зеркал, и предположение, что витало в мыслях: я больна, я стала носителем заразы. Это подтвердилось чуть позже, когда Вильд, наконец, выпустил меня из коробки в небольшое изолированное помещение, такое, в которое не пускали нас с Киром раньше. Усевшись на кушетку, окруженную небольшим количеством оборудования, я пыталась понять, что случилось, что вколола Рин, почему Эрнест поступил так. Я хотела спросить хозяина, аккуратно берущего у меня кровь, что стало с дорогим другом, но все, что мне оставалось — это искать его, искать, используя собственные силы.

Помню лицо хозяина, небольшой синий контур у левого глаза, заткнутый ватой нос. Помню, что передвигаясь, он легко прихрамывал. Он остановился у столика около глухой бетонной стены. Всё, что было в те дни…

“Кир умер…” — это напугало меня, вогнало в невероятную тоску, тем не менее, хозяин, наконец, заговорил, вероятно из-за взгляда, которым я бурила его, находясь в своих мыслях, борясь со своими страхами и вопросами. “Вакцина Эрнеста значительно усилила эффект болезни, он умер полчаса назад”.

Тогда меня охватил ужас, как и сейчас, когда, упав на грязный пол, я вижу перед глазами эти мертвые, скорчившиеся от боли тела людей, один из которых схватил меня. Часть из них еще жива, и эта часть хрипя просит о помощи. Это неожиданно, я не могу сдержать свой крик, звук падения, который наверняка услышат и придут за мной. И вновь я вынуждена бежать, спрятаться в темную коробку без лучиков света.

“Отстань от меня!” – телекинез спасает меня. Сил немного, но отпихнуть лживое существо еще хватает. Мне вновь нужно спрятаться, я чувствую как они идут за мной, весь день они гоняются за мной. Уже ночь, а я все бегу, даже этот город их не останавливает. Как я устала! Та дверь, она должна вывести меня куда-нибудь!

Вставать стало больнее, но эта боль не так сильна, как была тогда...

Вильд больше не спал, он не выходил из лаборатории, а я, сколько могла, следовала за ним шаг за шагом, мне казалось, он хотел, чтобы я была вместе с ним. Помню крики, каждый раз, когда заходила Рин, они ругались. Она говорила, что пыталась спасти Кира, но хозяин не верил ей. Однажды я не сдержалась, вышла к ним, они оба перестали кричать и смотрели лишь на меня. Я ударила её, а после отпихнула своей новой силой. Силу своей новой формы я познала именно тогда, почувствовала свое тело, мне казалось, что теперь мне все под силу, но именно в тот момент резкая боль прошла по всему телу. Болезнь начала давать о себе знать, а ведь прошло всего двенадцать часов. Я помню точное время, Вильд записывал его, он всё и всегда записывал.

Лишь сейчас я понимаю, что была неправа, ведь то, что говорила Рин было правдой. Эрнест лишь заразил Кира, он ждал, чтобы болезнь развилась сильней, чтобы доказать всем, как силен его разум. А Рин лишь выкрала вакцину и вколола её. На тот момент это был единственный шанс, но когда я ударила её, очень сильно, я не думала об этом, нет, тогда даже не могла об этом подумать, лишь сейчас я могу сожалеть о поступке. Возможно ли, что она простила меня?

Возможно, было бы лучше умереть тогда, чем сейчас спускаться по этой темной лестнице, по которой приходится идти вслепую, опираясь на деревянные, липкие перила. Всего несколько пролётов, ведь это так просто, но меня одолевает слабость. Из-за неё я постоянно врезаюсь в оставленные посреди пролетов кушетки, чувствуя, как чья-то рука хватает мою ногу, будто прося о помощи.

Отстаньте от меня!

Тело отзывается болью. Это заставляет вспоминать о коробке, каждый удар о стенку, боль от них, она остается в памяти и преследует, не желая исчезать, из-за чего страх пробирает меня вновь и вновь. Нужно двигаться, иначе они найдут меня, и если это случится — мне конец.

Мне было жаль Вильда. Он кричал на себя, винил в том, что не мог изобрести лекарство, считал, что во всем виноват только он. Если бы я могла тогда говорить, то безусловно сказала бы, что его вины в этом нет, чтобы он дал мне уйти, ведь я всего лишь пешка в их руках, как и те тысячи, сражающихся на турнирах до болезни покемонов. Я не знаю, как пришла к этой мысли тогда, коробка меняет тебя, даже когда ты вне неё, что-то держит тебя, привязывает к ней. Только став гардевуар, я смогла разглядеть эту нить, которая связывала мою энергию с той тьмой, что держал мой дорогой Вильд у себя в кармане. Эта нить заставляет при первом же желании владельца запереть себя, отказаться от свободы воли. Я помню, как лежа на кушетке, я смотрела на эту нить, хотела разорвать её, но что-то мешало, будто замок нависший между мной и коробкой, отделяющий от безграничной свободы. И эта вещь разработана ими, вещь, которая заставляет повиноваться, слушаться во всём того, кто поймал и запер тебя, кому ты принадлежишь. И это меняет все, меняет твою энергию, сущность.

Теперь, чувствуя что за дверью стоит враг, я могу избавится от него. Нет, могла бы избавится, но сейчас мне не хватит сил, чтобы убить его, но хватит, чтобы на время сломать его хрупкий разум. Я слышу его, слышу в своей голове, слышу каждое слово. Слова, которыми они наградили меня… Вильд не говорил их, лишь в те моменты, когда он ругался, я слышала их, но они относились совсем не ко мне. Слабый разум — это проблема моего врага, теперь он лежит на полу. Я нагнулась над ним, он в сознании, сквозь забрало его защитного шлема я вижу, как он двигает глазами, как пытается что-то сказать.

“Тебе страшно?” — я чувствую его страх, даже сейчас, когда я положила руку на эту стеклянную перегородку, я чувствую, как его страх усиливается, он даже не пытается смотреть в мои глаза, хотя я прямо напротив него.

“Прекратите это!” — я знаю что он слышит меня, даже слабые движения его рук, отражающиеся на коленях которыми я придавила их, дают понять, он пытается достать своё оборудование.

“Оно не сработает, просто беги!” — это последнее что я могу — дать совет.

Мне нужен отдых. Как только я выберусь отсюда, эта тьма, эта коробка в которую меня загнали, распахнется, и я снова смогу вдохнуть чистый воздух, холодный зимний воздух свободы, которого я достойна больше, чем кто-то еще, больше чем он. Лишь слабость и боль напоминают о том, как сложно будет выбраться.

Помню, как прошел первый день, болезнь начала проявляться сильнее, я чувствовала как что-то режет меня, я чувствовала это в своих руках и ногах, я уже не могла встать. Помню кушетку, которая будто прогнулась под меня так, как хотелось мне, помню дорого Вильда, который не спал уже целую вечность. Жаль, я не могла сказать, не могла тогда читать их мысли, не могла заставлять их спать.

Тогда я начала понимать тех бедных, что умирали в этой агонии. Болезнь не останавливалась, с каждым часом становясь лишь сильнее, меняя меня. Как они говорили, боль меняет человека, но они никогда не применяли эту фразу к нам, они полагали, что боль для нас — что-то обыденное и привычное. После турнира они несли сородичей в больницу, и там восстанавливали нас, но неужели эти лживые создания думали, что после этого мы забудем боль?

Вильд не выходил из лаборатории, он был рядом со мной. Даже в те минуты, когда боль становилась нестерпимой, я пыталась сравнить её со страхом нахождения в коробке, и всегда скрывала крик, который пытался вырваться наружу. Помню его странный жест, то что он сделал, уходя, тогда я не понимала этого, но он прикоснулся губами к моему лбу и прошептал: “Потерпи, я вылечу тебя, я не смею терять еще и тебя, я почти сделал это”. Он ушел, оставив меня наедине с болезнью. Это был самый трудный момент, хоть больше и не нужно было скрывать ту раздирающую меня боль, я кричала, но сам крик был слышен лишь покемонам, моё тело билось в судорогах, мне казалось, что я должна умереть прямо сейчас, от боли, от страха, но нет — болезнь была куда более жестокой, как злодей желающий побольше помучить свою жертву.

Лишь сейчас я задумалась: может я все же не права, что бегу от них? Может, поймав меня, они смогут помочь всем? Нет, болезнь — это то что они заслужили, но то, чего не заслужил дорогой Вильд. Я виновата лишь перед ним, ведь я жива сейчас, я спасена от болезни, лишь мой страх преследует меня, страх перед коробкой, тьмой и преследователями. Но я всё равно передвигаю свои слабые и израненные ноги, вдыхаю этот пусть и смердящий воздух, и рассуждаю, предаюсь воспоминаниям. Всего этого лишился дорогой Вильд, и лишь потому, что я осталась жива, что меня не забрала болезнь и что я стала немного похожей на них.

Помню, как он вернулся и те десять часов агонии которые прошли перед этим, я уже не могла скрывать её, хоть и боролась, стараясь изо всех сил, но не могла, это было сильнее меня. Он улыбался, держа шприц в руке, что-то говорил, но боль давала лишь изредка приоткрывать глаза, чтобы увидеть его. Среди всей этой боли я даже не разобрала укол, лишь почувствовала что-то постороннее в самой своей сути, что-то иное, пытающееся сражаться с болезнью, попутно меняя меня. Долгий процесс, во время которого я потеряла сознание, и, вероятно, это было лучшее что могло случиться, ведь я больше не кричала и не чувствовала боль.

Я открыла глаза. Наверное, прошел целый день, боль утихла, я чувствовала своё тело, могла передвигать руки, чувствовала, что смогу устоять на ногах. “Ему удалось!” — первое что сказала я, и первое, чему была удивлена. Сидящий спиной ко мне Вильд обернулся, он смотрел на меня, на его помятом от нехватки сна лице читалось удивление, лишь встряхнув головой, он спросил: “Это ты сказала?”. “Да”, – быстро ответила я мелодичным звонким голосом, тем, который так напоминал голос моей матери, чистый и ясный. Им же я общалась с Киром, но люди никогда не слышали нас. В моей голове начали всплывать странные слова, значения которых я ранее не знала, а хозяин, нет, больше я не могла его так называть, дорогой друг, ушел из комнаты, возможно, из-за удивления, что я заговорила с ним.

Я была не права тогда, стоило промолчать, не говорить ему ничего, сделать вид, что ему послышалось и уйти, лучший вариант… Но ведь эта мысль появилась лишь сейчас, а тогда — я была счастлива от того, что болезнь отступила, что больше нет той агонии, и нет страха, я была по-настоящему рада, по-настоящему свободна.

Всё тот же лунный свет, все те же замазанные грязью стены, а я вновь вынуждена запереться, я чувствовала, как враги спускаются. Видимо узнали, что случилось с их другом. Я всё же надеюсь, что он был им другом, пусть почувствуют, хоть отдаленно то, что чувствовала я, в тот момент, когда они убили Кира, но я… Я больше не хочу убивать!

Мы не говорили остальным ничего, кроме того, что я поправилась. Я сохраняла молчание в присутствии других. Возможно, это было правильно, но, вероятно, я просто мало знала. Спустя день я обнаружила, что могу читать их мысли, я могла понять Рин, даже когда та молчала, я читала её мечты: обойти Вильда, повторить его успех, сделать лекарство лучше, и ту правду о Кире, но я так и не поблагодарила Рин. Я обучалась, узнавала значения новых слов, начинала понимать мысли тех, кому некогда должна была служить. Это было так приятно! Я начала чувствовать, что рождена не только для того, чтобы испытывать страх.

Я обучилась обращению с бытовым оборудованием, заваривала кофе, подавая его Вильду. Помню, как он был рад, каждый раз удивляясь тому, как быстро я свыкаюсь, учусь манипулировать сложными механизмами. С некоторыми я справлялась руками, на некоторых использовала телекинез, я развивалась, становясь сильнее, думаю, ни один из особей нашего вида не заходил так далеко. И не зашел бы, если бы дорогой Вильд не был так красив.

Даже сейчас, вновь оказавшись во тьме и слыша шаги за стеной, их переговоры, я понимаю, что некоторые знания должны были остаться вне моего понимания, но время распорядилось всем иначе.

Помню, как спустя несколько дней, я встретила дорого Вильда, держа в руках сломанную коробку, уничтожила её, смогла преодолеть тот замок запрещающий мне так поступить. Я сломала коробку снаружи, лишь теперь в той тьме оказался свет, и лишь теперь я смогла полностью насладиться той свободой, которой одарен каждый кто не пойман в эту тьму.

Впервые за долгое время мы выбрались наружу, я увидела полную луну, почти как сейчас, он работал за столом, писал отчеты. Он говорил, что лекарство действует на большинство видов покемонов, но некоторые по-прежнему невосприимчивы к нему. Говорил, что несколько особей, которых они называли легендарными, пали под натиском заразы, ведь она не щадила никого. Я не понимаю, что нашло тогда на меня, возможно, я решила попробовать, то чему научилась читая мысли и литературу. Помню, что подошла к нему, помню как нагнулась к нему, и поцеловала его, помню тепло его губ, тепло рук и помню, к чему все привело.

“Я люблю тебя!” Помню что сказала это, зачем повторять это сидя в этой коробке? Придаст ли это мне сил? Они называли итог этого как «переспали». Возможно, я все равно не могу найти других слов. Но если бы все не дошло до этого, если бы я не стала такой как есть, если бы… Впрочем, к чему эти сожаления? Сейчас я единственная, кто может спасти всех нас, не время бояться коробки, враг ушел, время двигаться. Я так говорю, но мои ноги не сильно хотят меня слушать, вся эта усталость сказывается на мне, каждый шаг даётся с трудом. Ещё и эта дверь, её подперли, один из этих полуживых лежит с другой стороны и мне нужно отпихнуть его.

Когда мы проснулись, был полдень, я помню чувство радости, которое текло во мне, помню, как любимый Вильд вышел на улицу. Тогда я еще не знала. Сколько бы ни изучала различных книг, по-прежнему в тени оставались знания, которых не хватает в нужный момент, в порой единственный нужный момент. На улице ему стало плохо, боль пробегала по его телу, он не говорил этого, но я читала это в его мыслях, ничто не могло скрыть правду в лживых словах: “все в порядке”, — которыми он отвечал на каждый мой вопрос.

Через день я застала его, держащего в руках бумаги и диктофон, он говорил в него: “Стало известно, что вирус передается только после полового контакта с покемоном, являющегося носителем. Чёртова боль! Распространение вируса воздушно-капельным путем изучается!”. Он заметил меня и уронил диктофон, по дрожи руки было понятно, что болезнь уже брала контроль над его мозгом. Дорогой молчал, я же слышала крик, тот крик, который он не выпускал.

Если бы я сдержалась тогда... Но что теперь, когда до двери наружу осталось всего пару шагов, до этого красного огонька над дверью, который манит меня, хочет заставить двигаться быстрее, почувствовать свободу. Ноги заплетаются, сложно идти, переступая все эти тела, которые, как назло, скопились у стен, будто ждали от них опоры. Вирус убивает людей медленнее, некоторые из них до сих пор живы, они могут схватить меня, но у меня нет выбора, кроме как идти, используя эту грязную стену. Каждый раз, глядя на эти тела, я думаю, сколько из них мертво из-за того, что я не сдержала себя. Мертв любимый Вильд, мертвы все друзья.

Я помню, как он мучался, не один день. Я пыталась помочь ему, приносила еду, лекарства, сыворотки, а он лишь писал дневник. Сперва, пока, как ему казалось, я его не видела, потом при мне. Он просил меня избавить его от мучений, а я не могла, я сопротивлялась, видя как Вильд кричал от боли, чувствуя ту же агонию, которую чувствовал каждый из нас, пока болезнь убивала его. Объявив карантин, все уехали из лаборатории, тогда я была им не нужна, тогда они не гоняли меня, они оставили на мне выбор.

Я не знаю, кого ненавидеть. Себя? За то что сделала с ним. Эрнеста? Рин? За то что не остались, не разработали вакцину для людей. Я не верю им, они лгут. За этой дверью ночная улица, с пустыми многоэтажками, они вывезли почти всех людей из этого города, и мне тоже стоит покинуть его, быстрее чем враг сможет найти меня. Возможно теперь, когда я стою здесь, на этой улице, когда морозный ветер шевелит мои волосы, приминает юбку к ногам, когда яркие снежинки ложатся на мое лицо, вызывая приятную дрожь, не от страха, от холода. А этот белый снег засыпает всю грязь пустого, словно умершего города. И лишь торчащие из-под его пелены скрюченные от холода и боли конечности тел, напоминают о том, что вокруг гораздо больше грязи, чем он может скрыть. И даже сейчас, когда солнца нет на небе, луна отражается от белого снега, так ярко и так красиво.

Я вырвалась из этой большой коробки, и теперь я дышу свободой, я дышу свежим воздухом, Вильд! Я дышу им благодаря тебе! Я буду жить и изменю этот мир, как бы этого ни боялись мои враги. Я больше не буду любить кого-то больше чем тебя, моего спасителя, человека, подарившего мне новую жизнь, жизнь сверхсущества, способного понять вас — странных лживых убийц, владельцев, пользователей, и дорогих сердцу некоторых из нас.

Лишь помню, что взяла диктофон, лишь помню, что оставила запись: “Последняя запись. Любимый Вильд умер, я убила его и потеряла последнего друга в этом мире, дневник закончен…” Теперь эта фраза заставляет их искать меня. Пусть ищут, пусть пытаются загнать меня в коробку, она больше не примет меня и я не вернусь в нее!

Конец

Выражаю благодарность бете, за долгую работу над данным произведением!