— Но это даст ему повод хотеть изменить свою жизнь! — твердо отметил Доминик. Картина почти сложилась. — Он может захотеть получить новый шанс. Как получил его Моррис Хоулроу, когда его, подопытного «Р-инкарнации», освободил и спас первый мьюту. Но чтобы не стать отцом, Роберт должен воспользоваться своим шансом иначе.

— И это значит: «Я разделю отцовскую империю»? — полюбопытствовал Юсуф.

Артюр снисходительно улыбнулся:

— Такую идею он либо сразу отвергнет, либо его затопит тревога, и да здравствует паранойя! Нужно что-то глубже. «Я убью своего символического отца и смогу примириться с отцом настоящим». Это, разумеется, нужно перефразировать, но идея должна быть эмоциональной, полной энергии психических влечений.

Дроузи умолк и принялся задумчиво жевать ломтик маракуйи.

— Если я верно понял, — допив практически махом янтарно-желтый коктейль до последней капли, решил включиться в поиск вариантов Адриан Сартр, — в этой всей человеконенавистнической идеологии есть культ силы. Может, попробовать что-то такое: «Мой отец хотел бы, чтобы я был мужественным, а значит сам принимал решения»?

— Возможно, — сдержанно поддержал его Имс.

— Нам нужно что-то понадежнее, чем возможно, когда на кону здоровая психика! — потребовал Артюр. — Мы рискуем собой!

Имс откинулся на стуле, достал из кармана маятник и ударил им по краю пустого бокала, извлекая жалобный и протяжный звон. Молодой гипно запрокинул голову и тихо затянул древний абраксианский напев. Его голос с каждой строчкой набирал силу, его крещендо и вибрато будто втягивали слушателей в забытый, пугающий, но дарующий силу ритуал. Периодически он снова ударял маятником по тонкому стеклу. Имс пел завораживающе и надрывно, так, как умеет петь только гипно, и Александр, владеющий старой версией языка экстрасенсов, стал медленно покачивать головой, словно кивал, соглашаясь с каждым заклинающим словом.

Другие экстрасенсы, присутствовавшие на собрании, лишь условно догадывались, телепатически ловя обрывки его мыслей, о чем была эта старинная песня, и Артюру она не понравилась. Однако алаказам сдержался и промолчал. Подводя итоги обсуждения, Твоми передал ему право окончательно доработать план, и он сделал это, определив в согласовании с Домиником для каждого уровня сновидца — хозяина сна, который не сможет пойти дальше, и проводника — оператора «Коллективного сна», специалиста, регулирующего подключения и настройки, чьи мысли кому необходимо транслировать. Для входа на первый уровень сна аппаратуру должна была настроить Роуз Пале, а выступить сновидцем предстояло Юсуфу. Местом сна должен был стать город, похожий на Экватор-Сити и другие мегаполисы Объединенной Гвианы. Задачей на этом уровне было поднять эмоции: «Отец всегда недоволен мной». Предполагалось, что Роберт бросится в поиск хорошего отца, и найдет его не в Гебере, а вдохновится фигурой Максимилиана Твоми. Вход на второй уровень в качестве проводника мог обеспечить Юсуф, сновидцем был определен Артюр. Планировалось, что действие развернется в парадоксальном отеле — Адриан Сартр, проектируя уровень, называл его для себя «Относительность». Здесь предстояло подкинуть дров в огонь конфронтации и напомнить Роберту о беспомощности его отца. Тому могло послужить предательство Гебера. Ожидалось укрепление разворота Роберта Хоулроу от сподвижников отца к Максимилиану Твоми и зарождение убеждения: «Отец хочет, чтобы я был мужественным и самостоятельным». Обязанностью Артюра стало погрузить команду на третий уровень, где в роли сновидца окажется Имс. Для проектирования этого уровня Александр Твоми показал Адриану Сартру кое-что из извлеченной памяти Нэша, очевидно, для того, чтобы объект поместил здесь в сон своего отца. Сартр построил целую крепость, затерянную среди лесов в заснеженных горах, у нее было то ли семь, то ли только шесть башен. Еще один парадокс. Для внедрения здесь предстояло применить тяжелую артиллерию: «Отец не хочет, чтобы я был им». Фактически это был эрзац заботы и любви — только в таком виде они были доступны Роберту, и ожидалось, что объект за них ухватится. Финальным этапом стало бы создание на месте символа, чтобы все закрепить. Чем глубже происходило погружение, тем больше было времени в запасе, и на третьем уровне работа могла растянуться на недели, а то и месяцы — чтобы проникнуть в крепость, предстояло ввязаться с проекциями в настоящую войну. В реальности же, учитывая, как с сновидениях работает сгущение, на все требовалось десять часов. У Александра Твоми уже имелись сведения о том, что Роберт Хоулроу, налаживая сотрудничество с Африкано-Австралийским Альянсом, каждые две недели летает в Канберру и обратно спейсплан-линиями «Savouè». Мьюту купил эту транспортную спейсплановую компанию, эксплуатирующую самые надежные челноки, и тут же объявил инспекцию, из-за которой было отменено большинство рейсов в восточном направлении. У Роберта не оставалось иного выбора помимо маршрута с пересадкой через Гавайи, полет по которому точно длился десять часов и не меньше.

Перед работой оставалось время для сна. Для особенного сна. Доминик не был уверен в том, что поступает правильно. Но если самоанализа и самоубеждений недостаточно? Если есть возможность попытаться сделать что-то, чтобы стать в этом деле чуть надежнее? Формально Твоми назначил самого себя лидером, но на самом деле Доминик должен был вести в сон других. Доминик, практически все они даже не догадываются, насколько ты для них ненадежен!

Гипно вошел в знакомый лифт и выбрал ехать вниз. В белый подвал, обставленный как светлый гостиничный номер. Но свет солнца, льющийся там из нарисованных окон, являлся на деле холодным и искусственным. Доминик вышел из лифта, осторожно переступая по исцарапанному паркету между осколками разбитого торшера. Впереди на полу лежал растрепанный букет пионовидных маков, темно-вишневых и белых. Молли сидела спиной к входу, забравшись с ногами на изящный диван. Доминик замер, и она обернулась. На ней был незабвенный черный вечерний комбинезон, золотые заклепки были рассыпаны по ткани на груди, как звезды по небу. Взгляд Молли был мучительно печален.

— Почему ты лишил меня настоящего света?

Доминик чувствовал слабость в ногах, он терял самообладание. В уголках глаз снова щипало. Гипно сжал кулаки так, чтобы ногти впились в кожу на ладонях до боли. Он должен был помнить, для чего он здесь.

— Ты знаешь, почему, Молли, — ответил он.

Она вскочила и бросилась к нему, ступая прямо по осколкам стеклянной вазы для цветов.

— Ты же хочешь быть со мной! Ты знаешь, как меня найти. Ты знаешь, что нужно делать, — Молли схватила Доминика за плечи. — Ты помнишь, как делал мне предложение, что ты мне подарил?

Он запустив пальцы в ее гриву, убирая пряди назад, и ласково коснулся ее уха, глядя на серьги в форме «ловцов снов».

— Конечно, я помню.

Доминик сам сделал для нее эти серьги, из медной проволоки и янтаря. Молли нежно улыбнулась:

— Ты сказал, что тебе снилось…

— Что мы состаримся вместе, — продолжил фразу он. — И я хочу удержать…

— Этот сон, — договорила за него она. — Это еще возможно, Доминик.

Гипно прикусил губу до крови.

— Я не могу.

— Доминик, прошу. Отгадай мою загадку.

— Нет, — он замотал головой и попытался отступить назад, выскользнуть из пленяющих объятий сирены, но Молли следовала за ним.

— Представь, ты ждешь поезда, — настойчиво говорила она. — Поезда, который увезет тебя очень далеко. Ты знаешь, куда хотел бы поехать, но, куда увезет тебя поезд, не знаешь. Но тебе это и не важно, и ты можешь сказать, почему…

— Нет! — Доминику пришлось оттолкнуть ее. Он понимал — она теснила его к лифту. — Нет!

Молли оскалилась в обиде и ярости. Она схватила с пола самый крупный осколок, замахиваясь им, хотя стекло тут же начало резать ее ладонь. Она не замечала ни боли, ни капающей на паркет крови.

— Ты обещал мне! — кричала Молли. — Обещал, что будешь рядом!

Доминик запрыгнул в кабину лифта, закрыв решетчатые двери прямо перед ней, но она со всей силы метнула в него осколок…

И он проснулся. Гипно ожидал, что останется в одиночестве в своей гостевой комнате замка Твоми, в разложенном кресле возле журнального столика, на котором стоял кейс «Коллективного сна», однако в дверях перед ним стоял Сатир, переодетый в светло-серую атласную пижаму.

— Ты что, сам заходил в сон? — недоуменно пробурчал еще сонный Адриан Сартр.

Доминик облизал губы, чувствуя на языке вкус крови. Его рука машинально обшаривала карманы рубашки, дрожащие пальцы никак не могли схватить металлический волчок.

— Сейчас, сейчас, — еле слышно прошептал гипно.

Сатир не собирался уходить:

— Ты кричал. «Нет! Нет!». У тебя все в порядке?

Доминик поднял раскрытую ладонь, пытаясь попросить его подождать.

— Сейчас, Сатир. Я должен кое-что…

Он наконец-то сжимал волчок в ладони. Гипно наклонился к журнальному столу и раскрутил волчок. Он смотрел на танец дервиша, нервозно потирая ладони, прикусив губы, чтобы случайно не начать произносить в слух мольбу «Не падай, не падай…». Однако волчок замедлил свое изящное вращение и повалился набок. Доминик раскрутил его еще раз, рука его предательски дрогнула, и волчок скатился со стеклянной поверхности столика. Гипно поднял его и раскрутил в третий раз и лишь затем смиренно вздохнул.

— Это… — он нехотя посмотрел на Сартра, понимая, что тот не оставит его без объяснений или пожелает выйти из игры, не получив их, — тестирование реальности, профессиональный навык для тех, кто часто имеет дело с чужими снами. Во сне он вертится… и не падает.

Адриан Сартр смотрел на Доминика обеспокоенно и сурово:

— Хотелось бы услышать другое объяснение.

Гипно отключил провод и инфузионную трубку от разъемов психософта возле левого уха и закрыл кейс с аппаратом.

— Только так я могу видеть сны, — признался он.

Сатир подошел ближе, задумчиво прищурившись и потирая ладонью шею:

— Может, именно ты сможешь дать мне ответ, на один весьма давний вопрос. Почему это так важно — видеть сны? Ну, не беря в расчет физиологию… Признаться честно, я в свое время думал, что это уж точно не нужно тем, кто способен питаться чужими снами.

Доминик усмехнулся:

— Для нашего вида сноедство — это способ восполнить психическую энергию, а поглощение снов лишь побочный эффект. Мы только смотрим чужие сновидения, когда учимся насылать на других сон и управлять им, так что, по сути, это телепатия. А поглощение энергии, стирающее чужие сны, больше нужно молодым, и эта способность никак не дает нам привилегии не спать. Сейчас эти факты известны, и все равно все не так просто — мало кто готов доверить нам свои сны, опасаясь, что они будут съедены. Лишь психиатры и психотерапевты еще имеют возможность зачитываться снами. Прочие гипно и дроузи фактически постоянно читают друг друга или получают подачки в виде кошмаров от своих знакомых и друзей… Размышляя над этим, я сам как-то задался вопросом: зачем нужны сны? Почему за них так опасаются? Почему даже тем, кто не относится к сновидениям серьезно, так редко хочется их забыть? А потом, — он отвел глаза и потер брови, пытаясь отвлечься от накатывающей боли, — потом случилось то, что дало мне ответ. Я почувствовал, я понял: мне нужны мои сны, теперь всегда нужны! В моих снах мы с Молли все еще вместе. В моем случае, хм, на радость Артюру, профессор Фрейд точно был прав: сновидение — это осуществленное желание… Ты понимаешь?

Адриан Сартр подошел еще ближе, но гипно так и не мог взглянуть на его лицо. Он чувствовал спиной, что этот человек готов был поддержать его, но не мог позволить себе ухватиться за его протянутую руку. Не мог переступить через себя. В чем? В цеплянии за прошлое или в нелепой иррациональной зависти к Сатиру, который прямо сейчас был тем, кем Доминик перестал быть, возможно, бесповоротно? В невозможности поверить, что его, опустошенного, поймет и поддержит тот, кто окрылен любовью? Но ты же выбрал жизнь, Доминик, разве нет?

— Молли Капгра, твоя жена, — проговорил Адриан. — Это ведь был ее образ — убившая меня проекция?

— Ее не должно было там быть, — сознался гипно севшим голосом, полным сожалений. — Мои сны о ней — тюрьма из воспоминаний. Я укрепляю ее каждый день.

— Ох, Дом, — Сатир схватился за голову, — я еще не все понял касательно этой работы, я сам простой художник, а Дайана — моя неземная, исполненная жизни муза, и я хочу в здравом уме вернуться к ней и снова видеть ее улыбку. Ты же не погубишь нас?

Доминик собрался с силами и посмотрел человеку в глаза:

— А я беглец, преследуемый международными органами правопорядка, я хватался за всякую противозаконную работу, чтобы спастись от них и выжить. Так я становился лучшим в этом деле, изобретал свои трюки, но вместе с тем наживал себе все больше врагов в лице рвущихся к власти корпораций. Я же воровал и перепродавал их данные. Звучит как дрянная гарантия безопасности, но я убежден, что все это не грех в сравнении с тем, что… Ты читал что-то об этом деле или слышал? Они убеждены, что я убил Молли, — он умолк, глядя на Сартра и не понимая, как изменились его эмоции — тот встретил откровенность Доминика хладнокровно.

— Спасибо, — добавил гипно. — За то, что не спрашиваешь, правда ли это.

Сатир смотрел на него неотрывно, требовательно:

— Как ты загнал себя во все это, Дом?

— Молли была психотерапевтом в «Ген. Супериор». Это была ее идея, которую она вместе с другими коллегами нашего вида предложила Виктору и Лейле Твоми — использовать свои способности управления чужими снами, чтобы лечить психозы. Речь не о том, что все гипно издавна умеют делать: облегчить с помощью сновидений душевную боль, высвободить подавленные чувства… или, напротив, усугубить состояние — конечно, мы способны и на это, подливать масла в огонь боли даже проще. Но речь шла о чем-то качественно, совершенно другом — о полноценном лечении тяжелых психозов! В идеале, без фармакотерапии, без долгой боли психического сопротивления. Но, когда в рамках экспериментальной программы психотерапевты гипно начали вторгаться в сны своих пациентов, оказалось, что они недооценили то, с чем там столкнутся, в каких мирах окажутся, и что в этих бредовых снах будут делать с ними проекции! Одно дело наслать сон или превратить его в кошмар, совсем другое — пытаться через сон менять психику. Мир сновидца — это мир его всемогущества, в котором он не станет терпеть вторжений. Добавь к этому тот факт, что психика сновидца поврежденная или несдерживаемая. Сразу стало ясно, что это дело не для одного. Понадобилось нечто другое, способ входить в сон не поодиночке, а еще лучше — приводить пациента, так сказать, на свою территорию. Тогда-то Лейла Ла Флер и открыла доступ к секретно сохраненным разработкам «Лисандр Лабс» — там пытались воспроизвести и усилить способности экстрасенсов с помощью технологий, и во многом добились успеха. Виктор Твоми сначала был разъярен. А потом понял и принял то решение, что предпочла Лейла. Вместе с Молли и этими технологиями они создали «Коллективный сон».

— Преступления в чужом разуме появились тогда же? — уточнил Сартр.

— Отчасти. Недобросовестные коллеги и прежде не брезговали использовать свои способности, чтобы что-то украсть у богатых и безумных пациентов, да и не только у них. Видишь ли, сначала «Коллективный сон» был мечтой. Чудом, о котором больше всех мечтали именно гипно. Да, для нас обыденность читать сны, обмениваться снами, играть ими, но даже среди нас еще никто никогда не мог видеть общий сон! Один на двоих… И пока кто-то наслаждался этим чудом и ставил психические опыты, находились и те, кто нашел, как извлечь из этого выгоду, так что технология обречена была стать исключительно для служебного, медицинского использования, — Доминик покачал головой: — Молли никогда бы не сделала чего-то преступного, и все же она нарушила правила.

— Она пригласила тебя в общий сон? — догадался Адриан.

— Да, — подтвердил гипно. — В свой мир, и мы его исследовали! Продвигались все глубже. Я помогал ей экспериментировать с многоуровневыми снами, такими, какой придется построить сейчас. Ее вел азарт психоаналитика. Мы еще тогда не знали, что в самой глубине можем потерять способность отличать сон от реальности. Пятьдесят лет там мы строили свой мир. Целых пятьдесят лет! Мы прожили жизнь и состарились вместе. Мы ощущали себя богами, но… Этот мир, эта жизнь не была реальной, в ней невозможно было остаться, и чем ярче она была, тем больше я ее ненавидел. Я хотел ее потерять, как можно раньше, пока она не стала слишком соблазнительной, чтобы боль от ее потери меня просто уничтожила! Не знаю, поймешь ли ты, но мне кажется, ни один художник не хочет написать совершенную картину — ведь она отберет у него способность творить. А Молли… она спрятала от себя правду, которую предпочла забыть. Чтобы не омрачать для себя жизнь в этом мире сна, она спрятала это, — Доминик показал Сатиру волчок. — Это она придумала так проверять реальность. А, спрятав его, забыла о своем изобретении, о мере безопасности, важность которой когда-то на работе она старательно доносила до других. И потому… дыра бессознательного, место, до которого мы спустились, стала ее реальностью. Проснуться после стольких лет — как начинать заново жить. С Молли было что-то не так… но она не признавалась. Со временем я понял: после пробуждения Молли стала одержимой. Ее психика была поглощена одной идеей, простой до безумия идеей: что ее мир нереален. Что ей нужно проснуться. И что для того, чтобы вернуться домой, мы должны убить себя.

— А ваши дети? — спросил шокированный Адриан.

Голос Доминика дрогнул, и все же он продолжил исповедь:

— Молли смотрела на них и думала, что это проекции. Она не верила мне, я не мог ее убедить, из нас двоих она считала себя специалистом по психическому здоровью и безумию. Она придумала план, на нашу годовщину. План двойного самоубийства. Я тогда снял нам номер в отеле «Шафран», лучший номер, во всех смыслах на высоком уровне, почти что на высоте птичьего полета. Я вышел за букетом, особенным букетом для Молли — маки, символы античного божества снов — а когда я пришел… то не застал ее в номере. Там все было перевернуто, на полу я нашел волчок. Окно было распахнуто. И тут я увидел ее. Сидящей на подоконнике в окне здания напротив, над банком. Здания банков сплошь покрыты «темными» излучателями, я не смог бы подхватить ее, используя телекинез! Молли все продумала. Она требовала, чтобы я прыгнул вместе с ней. Помню каждое ее слово: «Если я прыгну одна, у тебя заберут детей. Я отправила в прокуратуру письмо, написала, что боюсь за свою жизнь. Что ты угрожал нас убить».

Адриан Сартр присел.

— Зачем она это сделала?! — пораженно спросил он.

Доминик держался из последних сил. И все же ему пришлось смахнуть выступившие слезы. Рана не заживала, как он ни пытался сам себя исцелить.

— Молли считала, что спасает меня, — отвечал он через силу, тихо и сбивчиво, — что мы вернемся домой, вместе, к нашим настоящим детям. Она любила меня… И все равно она прыгнула! Знаешь, Сатир, то, что она была в здравом уме, подтвердили трое ее коллег. Чтобы не бросить тень на профессию. И на расу, о гипно и так до сих пор ходит столько нелестных предрассудков. Может, потому в настоящее время столь многие из нас пытаются стать врачевателями душ… У меня не было возможности ничего ни объяснить, ни доказать! Я был разбит, я паниковал… Мне пришлось бежать. А мои дети, мои милые Джейми и Фелиция — я даже не успел взглянуть на их лица в последний раз, в тот солнечный день, когда они беззаботно резвились в саду. И теперь я рискую всем за шанс снова увидеть своих детей.

Адриан Сартр вздохнул и положил руку ему на плечо.

— Любовь опасна, она заставляет играть со смертью… — проговорил Сатир задумчиво. — Вот и я оказался здесь. Но твоя жена, она загнала тебя в ловушку, где ты не мог спасти ни ее, ни себя, это не по-взрослому. Думаю, останься она в живых и осознай расклад — была бы рада, что ты выбрал жизнь. Она ведь тебя любила.

Доминик стиснул зубы. Человек был прав, но рана уже давно так сильно не болела, как теперь. Правильно ли ты сделал, Доминик? Ты услышал нужные слова, пусть этот человек и не все знает, а ты не можешь ничего ему ответить! Ничего, главное помнить, для чего ты начал все это.

Адриан Сартр еще раз молча похлопал гипно по плечу и отправился в свою гостевую комнату.

А на следующий день Александр Твоми сообщил команде о смерти Морриса Хоулроу. Завершились последние приготовления, и вскоре все они оказались на борту челнока. Имс, Атрюр и Юсуф заняли места ближе к Роберту Хоулроу. Александр взошел на борт последним и сел в самом хвосте. Роуз Пале принесла всем воды, в которую заранее вмешала безвкусное и бесцветное снотворное. Наготове у нее уже был настроенный нужным образом «Коллективный сон».

На первом уровне сна, на дождливых улицах Объединенной Гвианы поначалу все шло по плану. Роберт Хоулроу сел в воздушное такси, которое сбил беспилотник, якобы угнанный абраксианскими радикалами. Однако когда команда попыталась перехватить его на земле, завязалась настоящая мясорубка. За Робертом откуда ни возьмись прибыли несколько аэрокаров, из которых высадилась толпа вооруженных до зубов, обученных головорезов. Доминик ожидал, что все повернется так: психика этого кадабры была обучена защищаться бессознательно. На этот случай они и подготовили козырь в виде «проекции» Максимилиана Твоми, который остановит перестрелку и убережет самого Роберта от ранений. Александр, изображая первого мьюту, лишь делал вид, что использует свои силы — во сне это обычно невозможно, но в то же время психика сама дорисовывает остальные детали. Он вышел на перекресток и, раскинув руки, остановил стрельбу, а остальные участники его команды, одетые как абраксиане-бунтари в черных масках с синими узорами, схватили Роберта и посадили его в старый фургон, бывший некогда просторным домом на колесах с мощной звукоизоляцией кузова. Все окончательно разрушил пронесшийся прямо посреди улицы поезд. «Изумрудная стрела», сверхскоростной джорджтаунский экспресс, в целом, вписывающийся в атмосферу созданного сна, однако его никак не должно было быть там! Мьюту поспешил запрыгнуть в фургон, который уже сворачивал в сторону. Лишь после шальных петляний по улицам с аварийными ситуациями и перестрелками с проекциями, когда фургон заехал в гараж, откуда позже должен был выехать на мост, стало ясно, чем обернулась внезапная помеха. На белом со стальным отливом пиджаке и сиреневой рубашке Александра Твоми проступало яркое, как цветок мака, пятно крови.

— Нет, нет, нет, нет, нет, — забормотал Артюр, подхватывая его под руку и усаживая у стены. — Проклятье! Как его могли ранить?!

— По соматической встречности, — предположил Доминик. — Если в момент сна возникает боль в реальной жизни, она становится ранением в сновидении. У Вас что-нибудь болит в последнее время, мистер Твоми?

Мьюту оскалился от боли:

— Бич моего рода, межреберная невралгия. Но сейчас по ощущениям у меня пробито легкое — мне теперь до конца здесь быть с этим?

— На следующих уровнях боль ослабнет, но не кровотечение, — пояснил гипно. — Нам придется ускориться, а Вам постараться не умереть. Мы использовали снотворное и мощные смеси, так что, если попробуете застрелиться, Вас не выбросит из сна — Вы провалитесь в дыру бессознательного. То же самое в случае смерти от кровопотери.

— «Дыра бессознательного»? — переспросил Твоми, напрягая память и одновременно борясь с острой болью в груди. — Из отчетов Молли Капгра я плохо понял… Чье бессознательное?

— Оно общее для всех. Бесконечно далекое от реальности царство бушующих влечений, безграничный предел, где размываются все границы, не только границы сна. Там практически невозможно осознать себя. Вы застрянете там.

Александр нахмурился, его лоб изрезали глубокие складки:

— Я ничего не понял. Надолго там можно застрять?

— До конца действия снотворного, — встрял в разговор Артюр, — но бессознательное не знает времени! Годы, десятилетия, века, может, и вечность — вернуться оттуда, не потеряв полностью разум, будет практически нереально.

Твоми гордо вскинул голову:

— Говорить «нереально» не в правилах мьюту.

Имс обеими руками схватился за голову и нервно рассмеялся:

— Черт! Объясните ему, кто-нибудь. Он, видите ли, мьюту! — вскричал гипно-имитатор. — Да если мы уроним его в дыру бессознательного, мы поставим под угрозу весь мир! Офигеть! Остается надеяться, что у него нет склонности к шизофрении.

Артюр встал перед ним, одарив осуждающим взглядом:

— Александр первый из них, кто родился не в холодной лаборатории. У него есть шанс!

— Хватит ставить диагнозы, а просто дайте аптечку! — потребовал Твоми, собрав покидающие его силы.

Доминик выполнил его просьбу, мьюту расстегнул рубашку и принялся кривой иглой зашивать рану.

— Тебе помочь? — предложил Юсуф.

Александр отмахнулся:

— Знаешь такое выражение, Юсуф: «хочешь сделать хорошо — сделай это сам».

Дроузи улыбнулся во все зубы:

— Вот что как раз в правилах мьюту.

Имс тем временем не унимался в своем негодовании.

— Этот Ваш человек — с чего мы ему доверились? — указывал он на Адриана Сартра. — Ушастый, какого черта ты пустил экспресс посреди города?

Доминик напрягся. Не хватало только обсуждать это! Только не сейчас, не на этом уровне, когда времени так немного, а бессознательное объекта лютует! Адриан же сохранял невозмутимость.

— Эй, это отрезало путь его охране, — неожиданно сказал он, — по крайней мере на время! Так что успокойтесь, а я должен кое-что обсудить с мистером Капгра.

Он переглянулся с Домиником, тот кивнул, пока не понимая, что задумал Адриан. Тот отвел его подальше, за фургон и положил руку ему на плечо.

— Пока я побуду для них негодяем, — объяснил он свое заявление, — но решай сам, Дом, когда они узнают о твоей неудаче.

— Ты понял, что проекция, гнавшая поезд, моя? — гипно не мог поверить, ведь Сартр не знал, он не должен был догадаться.

— Я просто уже видел в твоем сне то, чего там не должно было быть, Дом. Пусть я не знаю, что это значит — и не хочу знать, раз уж после откровенной беседы все стало хуже. Я лишь прошу тебя: не погуби всех нас! — он выдержал паузу, задумчиво оглядываясь. — Алаказам, который работает с тобой, Артюр — он ведь понимает в психоанализе, он не мог бы тебе помочь?

— Нет, — отрезал Доминик.

— Почему?

— Он меня осуждает. Слушай, Сатир, я поражаюсь твоему мужеству принять это, потому скажу тебе честно. Да, я не могу знать, как будет дальше, но я знаю, что чем глубже, тем выше ставки. И чем глубже мы идем в Роберта Хоулроу, тем глубже идем и в меня. Я не знаю, имею ли право просить тебя ничего не спрашивать и просто быть рядом, быть на одной стороне… Но десять часов полета — здесь неделя, и за неделю здесь мы все будем убиты. Или даже раньше. Тогда мы все застрянем там, в дыре. У нас лишь один выход — продолжать.

Адриан по-дружески улыбнулся и кивком головы позвал его вернуться к остальным. Как только ему удавалось понимать все это и рассуждать так правильно в контексте данной ситуации? Может, какая-то тонкая интуиция художника, но Доминик сейчас назвал бы его настоящим подарком от Александра Твоми.

За фургоном стоял Имс, раскинув руки в притворной радости:

— Кто вернулся! Вот, Артюр, теперь пора бы уже встряхнуть твоего сородича — у него тоже глаза печальные.

— Заткнись и готовься, Имс! — с вызовом ответил алаказам. — У тебя не больше часа.

Доминик и Артюр надели маски и залезли в кузов фургона. Гипно сорвал мешок в головы Роберта Хоулроу. Кадабра был весьма напуган тем, что попал в руки фанатиков, как ему казалось, но достойно пытался этого не показывать. Артюр ставил ему вопросы, создавая легенду: у их организации есть свой агент в офисе Морриса Хоулроу, он знает про секретный сейф в кабинете, открыть который сможет только Роберт. Так якобы сказал им Гебер, которого они тоже взяли и пытали уже два дня. Тем временем Имс перевоплотился в измученного Гебера, и Доминик привел его к Роберту, который просил дать ему возможность поговорить с наставником. Артюр присел на корточки в углу, следя за их беседой.

— Гебер, чего они хотят? Я ничего не знаю о сейфе! — сокрушался Роберт Хоулроу.

— Моррис сказал мне, — страдальчески отвечал ему, держась в образе, Имс, — что после его смерти только ты сможешь открыть этот секретный сейф. Там нечто очень ценное, его подарок тебе.

Кадабра улыбнулся, вперив в пол взгляд, полный душевной боли:

— Единственный, за всю мою жизнь. Что же это может быть?

— Его новое завещание, — сообщил «Гебер». — Не удивляйся, оно аннулирует прежнее и разделяет компании в составе «Хоулроу Костс». Конец энергетической империи, какой мы ее знали. Думаю, твой отец верил, что ты можешь сам построить нечто свое…

Роберт глянул на седого алаказама так, словно тот издевался:

— Перед смертью отец позвал меня. Он едва держал голограф, но вывел надпись, всего одно последнее слово. Знаете, какое? «Разочарование»!

— Не факт, что это о тебе, — неловко попытался успокоить его «Гебер». — Все это тебе может быть непонятно, но он заботился о тебе. По-своему.

Очная ставка оставила Роберта Хоулроу в дурном расположении духа и недоверии, как и ожидалось. А не получив от него код к сейфу, который он сознательно не знал, абраксианские радикалы озвучили предположение, что кадабра знает код бессознательно, снова накинули на него мешок и подключили его к «Коллективному сну». Команда разместилась в фургоне, Юсуф сел за руль, кейс аппарата, который ему предстояло включить, лежал на соседнем сидении. Учитывая подготовленность бессознательного Роберта, предстояло пересмотреть план, но времени было немного — столько, сколько понадобится, чтобы фургон выехал на мост, с которого Юсуф свернет в нужный момент, чтобы осуществить выброс из сна. Когда проекции объекта были готовы порвать любого вторгшегося на куски, вариантов оставалось не густо, да и сам сон становился все более и более нестабильным. Доминик редко прибегал к плану под кодовым названием «Мистер Чанс», ведь это значило дать понять объекту, что он спит, и настроить его против собственного бессознательного. Огромный риск. Кто-то должен был отвлечь Роберта, хотя бы для начала, чтобы Доминик смог приблизиться к нему. Имс решил, что это снова сможет сделать мьюту, но не сам, чтобы Роберт не вникал в детали и образ остался размытым, без конкретики, лишь напоминанием про Максимилиана Твоми. Имс собирался подсобить ему, приняв образ Алкида Никополидиса — он достаточно следил за деятельностью этого известного астрофизика, чтобы быстро вжиться в роль и сыграть короткий спектакль.

Погрузившись на второй уровень, Роберт Хоулроу оказался скучающим в ожидании у стойки в лобби отеля «Относительность», где строгий интерьер играл контрастами, а пол воссоздавал картину Эшера «День и ночь». Помещение было почти пустующим. В дальнем кресле сидел мьюту, поглощенный чтением книги с темно-зеленой орхидеей на обложке. Рядом с Робертом у стойки поигрывал электронным ключом, перебрасывая его между пальцами, усталый алаказам, в котором кадабра узнал знаменитого Алкида Никополидиса.

— Пятьсот пятьдесят лет мы смотрели на небо и не знали, что Бетельгейзе уже погибла, — задумчиво молвил Алкид. — Так ли реален наш мир, как мы привыкли думать? Впрочем, Вам, кажется, новости науки не особо интересны.

Роберт вздохнул, не зная, что ответить. Тут он заметил, что к нему направляется рослый светлоглазый гипно в строгом деловом костюме.

— Мистер Хоулроу. Я мистер Чанс, — представился гипно и протянул Роберту руку, — шеф Вашей охраны здесь.

— В отеле? — удивился кадабра.

— Нет, это весьма особый вид безопасности — неприкосновенность бессознательного, — «мистер Чанс» понизил голос до шепота. — Я пришел защитить вас от Ловца Чужих Снов. Он снова в деле. И идет за Вами.

Роберт стал растерянно оглядываться. Мьюту в дальнем углу лобби встал и быстро ушел, едва сдерживая приступ кашля. Алкид Никополидис тоже куда-то пропал. У входа и на лестницах стояли, шли, переговаривались люди и экстрасенсы, но Роберт мог бы поклясться, что прежде их здесь не было. Доминик про себя отметил, что Адриан и Артюр беседовали, стоя на лестнице на пути к нужному номеру.

— Что ему может быть нужно? — тревожно спросил кадабра. — План развития энергетики, нефтепровод вдоль всего восточного побережья Африки?

Гипно пожал плечами:

— Вам виднее. Но если уж привлекли его и откопали запрещенный метод входа в чужую голову, возможно, это более… личное.

Кадабра взял себе холодной фруктовой воды — комплимент для гостей «Относительности». Он отпил и поставил стакан на стойку, почувствовав, что она задрожала. Напиток едва не расплескался.

— Изменения гравитации, — указал на это «мистер Чанс», — Вас учили замечать это. Все это нереально. Примите тот факт, что Вы во сне — и я защищу Вас. Проверьте себя, вспомните, чему Вас учили. Как Вы приехали в отель?

Глаза Роберта бегали — определенно он не помнил. Он лихорадочно обшарил карманы, нашел в одном из них электронный ключ и уставился на него так, словно видел впервые. Доминик знал: кадабра действительно видел его впервые, этот ключ вложил в его карман Имс в образе Алкида Никополидиса.

— Что было перед этим сном? — продолжил ставить проверочные вопросы гипно. — Что Вы помните?

Глаза Роберта широко открылись, он в шоке прикрыл рот ладонью.

— Генгар пощади меня, нас похитили! — осенило его. — Мы… в кузове фургона! Отсюда изменения гравитации! Это как-то связано с сейфом… Да, с сейфом. Они хотят это украсть, шифр. Вы моя проекция, помогающая проекция, так, мистер Чанс? Вы спасете меня?

— Вы сказали «нас»? — переспросил Доминик.

— Со мной был Гебер.

— Вас схватили вместе или он уже был там? Вы понимаете, что это может значить, мистер Хоулроу?

Кадабра снова испуганно осмотрелся:

— Он здесь! — заметил он Гебера, входящего в отель.

— Отлично, — ободрил его «мистер Чанс» и поспешил отвести в сторону, к лестнице, пока наставник не успел его заметить. — Пойдемте отсюда. Мы проследим за ним.

Про себя Доминик порадовался — Роберт начал подозревать Гебера, точно так, как нужно.

Проекция Гебера тем временем направлялась в номер, электронный ключ к которому Роберт Хоулроу обнаружил в кармане своего пиджака. Доминик и Роберт шли следом. Пока Гебер открывал дверь, Доминик достал пистолет и повалил его прямо на пороге.

— Стоять! Держите его, мистер Хоулроу, — наказал он и передал кадабре пистолет, — я должен обыскать номер.

Гипно открыл шкаф и вытащил на пол массивный серебристый кейс «Коллективного сна».

— Вы знаете, что это значит, — сказал он Роберту.

Кадабра недоумевал:

— Мы ведь и так во сне.

— Он собирался погрузить Вас в еще более глубокий сон. Вам тяжело разочаровываться, я понимаю, однако это придется принять: Гебер работает на похитителей.

— Проклятье Духа Смерти на тебя! — разгневанно закричал Роберт на «своего наставника». — Почему?!

Старый алаказам с блеклой поседевшей шерстью оскалился:

— Из-за завещания в сейфе. Оно разделяет компании, составляющие «Хоулроу Костс». Эта империя — вся моя жизнь, я не дам тебе ее уничтожить!

— У меня есть выбор! — негодуя, воскликнул кадабра. — Я не отказался бы от наследства, зачем мне это?

Гебер продолжил издевательски ухмыляться:

— Чтобы перечеркнуть «разочарование». И бросить вызов себе, доказать, что ты можешь создать что-то сам. Твой отец всегда говорил: ты не стоишь всех его достижений, ведь ты не проходил тех испытаний, что выпали на его долю, ты жил на всем готовом!

Роберт шумно дышал, едва сдерживая ярость, его рука, сжимавшая пистолет, задрожала от напряжения. В нем вскипала глубокая кровная обида, боль унижения и накопленная годами злость. Еще капля — и он бы точно взорвался.

— Он может врать, мистер Хоулроу, — сказал Доминик, чтобы остудить его. — Мы должны узнать, что именно он скрывает, — гипно указал на «Коллективный сон»: — Сделайте с ним то, что он собирался сделать с Вами! Не волнуйтесь, я буду рядом.

Тут же гипно раскрыл кадабре, что рядом предстоит быть не только ему. Адриан и Артюр вошли в номер до этого, пока бессознательное Роберта не начало искать создателя сна. Они установили взрывчатку, чтобы осуществить выброс, впустили Имса и Александра и оставались ждать перехода на следующий уровень в комнате за дверью. Твоми зашел в ванную и долго пил воду из-под крана после очередного приступа кашля, однако это почти не помогало. Доминик выдал участников команды за охранные проекции. К счастью, Роберт мало вникал в его слова, ослепленный эмоциями. И если уж слова Доминика не охладили его, то это сделал третий уровень. Серая каменная крепость в снегах, под величественной горой. Там была сокрыта правда, которую они пришли узнать.

И вновь предварительно план был пересмотрен. Имс практически без подготовки прикинулся Домиником — примерять образ тех, кого он давно знал, гипно-имитатору было не сложно, и он не стал задавать вопросы, а моментально откликнулся на просьбу. Теперь именно ему предстояло вести вперед Роберта Хоулроу. Было решено, что Александр Твоми будет скрытно и на расстоянии следовать за ними, страховать, изредка позволяя Роберту заметить себя. Доминик же остался с Адрианом Сартром, на которого он теперь действительно надеялся. Им предстояло увести за собой большую часть проекций и обезопасить объект, главным образом от того, что рвалось из психики Доминика. Так команда, вступившая на новый уровень с первоклассным вооружением, в белых камуфляжах из армейского самоочищающегося и камуфлирующего смарт-материала, разделилась и двинулась к крепости. Не одни сутки для них прошли в долгой осаде, резне с рыскающими в лесу проекциями, пока над вершинами гор не раскатился гром. То была не гроза и не ветер — так в замедленном времени, с искажением ощущений, присущих сну, звучала музыка. Она играла в реальности, на борту челнока — музыка для синхронизации выброса на всех уровнях. То, что она раскатилась по небу над крепостью, означало, что у команды остался час: потом сойдет лавина.

Доминик и Сартр успешно заняли единственную бойницу, из которой было прямо видно седьмую башню. Сквозь оружейный прицел гипно наблюдал, как там по винтовой лестнице взошли к огромной сейфовой двери Роберт и Имс в образе «мистера Чанса». Александр Твоми тоже должен был быть там, но гипно не успел его увидеть. Серая тень проскочила перед башней, закрыв обзор. Молли! В полной экипировке, с оружием, она, спустившись на веревке, остановилась, как на крутом склоне горы, уперлась ногами в стену седьмой башни и сквозь бойницу собиралась стрелять.

— Ну же, Дом, — тихо процедил сквозь зубы Адриан Сартр, — я пустой. Ты должен ее снять.

Гипно мысленно проклинал себя, чувствуя растущую слабость во всем теле. Его руки снова начали дрожать.

— Я не могу.

— Тогда передай мне пушку, — Адриан все больше начинал беспокоиться, но Доминик не мог никак отреагировать. — Эй, она ведь не настоящая! А Роберт, кадабра, у которого впереди новая жизнь, существует!

Доминик не шевелился. А в прицеле видел Молли, сосредоточенную, выжидающую. Он жадно рассматривал ее, но видел только со спины. Как своих детей в тот роковой день. Зачем, Доминик? Неужели это разумно — ждать, что она обернется?

— Откуда ты знаешь, Сатир? — прошептал гипно. — Откуда ты что-то знаешь? Любовь — она как сон.

Он окончательно обессилел и уронил свое оружие. А в седьмой башне прозвучал выстрел. Следом за ним еще один. И Молли безвольно отпустила веревку и сорвалась вниз.

— О Абраксас…

Доминик хотел кричать. Но Адриан Сартр схватил его за плечи, встряхнул и потащил вверх, заставляя стоять на ногах.

— Эй, хватит, Дом! — требовал собраться человек. — Идем, идем! Нужно знать, что там случилось.

Сатир переживал не зря. Стоило торопиться — неизвестно, что они могли пропустить, пока придется прорываться в седьмую башню. Однако, видимо, их выстрелы были услышаны и не оставлены без внимания. Когда они оказались на грани критического положения, за ними пришел Александр Твоми. Он провел их в седьмую башню, где перед сейфовой дверью лежал раненый в грудь Роберт Хоулроу. Его раны были перевязаны, но кровь обильно проступала сквозь ткань повязки. Имс быстро отошел назад так, чтобы кадабра его не видел, и вернулся к своему истинному обличию.

— Мистер Чанс, — слабым голосом позвал Роберт, увидев Доминика. — Вас тоже? Мьюту… он пытался меня спасти… Я не понимаю, почему?

Гипно подошел ближе и присел возле него.

— Я не знаю, мистер Хоулроу. Проекция ведь Ваша. Может, его имя — это символ чего-то. Рода. Или идеи.

— Может, кто-то из вас… убьет меня — и я проснусь? — попросил кадабра с мольбой.

— Нет, мистер Хоулроу. Боюсь, Гебер подмешал в Вашу фруктовую воду сильное снотворное. Если Вы умрете здесь, то не проснетесь. Вы провалитесь в еще более глубокий сон, вспомните, чем это опасно. У нас один способ закончить все это — завершить начатое, — Доминик подозвал Имса, и они вместе взяли Роберта под руки, помогая ему встать и подойти к панели возле сейфа. — Вводите код. Держитесь!

— Но каким может быть код? — растерялся тот. — Хотя… мы же здесь… Номер Гебера?

Доминик кивнул, одобряя его стремление попробовать. Кадабра набрал цифры, и сложный замок ожил, он гудел и перестраивал свою конфигурацию так, словно пытался загипнотизировать пришедших, пока не застыл, что-то громко щелкнуло, и тяжелая сейфовая дверь бесшумно отворилась.

Из открывшегося помещения в башню полился слепящий белый свет. Когда глаза привыкли к нему, стало различимо, что оно представляло собой нечто вроде операционной с пугающим серым хирургическим столом в центре, накрытым блестящей самоочищающейся тканью с функцией терморегуляции.

— Я знаю это… — проронил Роберт, — но причем здесь…

Он рухнул на колени, и закрыл глаза. Имс подхватил его, облокотив себе на грудь. Кадабра дышал часто и с присвистом, он едва держался в сознании.

Доминик вздрогнул, ощутив чье-то присутствие за спиной. Он обернулся — и увидел Твоми. Александр равнодушно оставил его позади и прошел прямо в «операционную». Он бросил беглый взгляд на стол, приподняв медицинскую ткань стального цвета, и принялся изучать показания имевшихся в помещении приборов, пробирки с какими-то веществами и документы.

— Что это, черт возьми?! — выпалил где-то позади Имс.

Доминик вошел вслед за Твоми. Он ничего не понимал, но не успел и спросить, как мьюту сам заговорил, хоть и протяжно, холодно, как-бы с одолжением:

— Нэш кроме прочего выдал мне информацию о секретном проекте некоего оружия, имеющемся у Хоулроу. Я показал Сартру, что именно он должен тут воссоздать. И вот это место, извлеченное из памяти Нэша, голограмма, в которой я был. Но не по ту сторону двери.

Доминик потерял дар речи. Тайна крепости раскрылась, но знать ее хотел не Роберт, а Александр Твоми. Он обставил всех с этой работой! Ему не было дела до внедрения — он хотел знать правду о том, какое оружие может изобрести Хоулроу. Он шел за информацией, спрятанной очень глубоко, возможно, намеренно убранной из сознания Роберта. Но даже для этого так рисковать, заставить строить столько уровней?! Немыслимо. У мьюту могло быть на то два мотива. Перестраховка — многоуровневость спутывает сон, растет вероятность того, что после пробуждения сон из памяти полностью сотрется. И нежелание делиться информацией о существовании проекта оружия. Второй был даже более понятен, чем первый, и ведь Александр не планировал получить пулю в грудь, а, значит, рассчитывал в последний момент сделать все сам. А теперь Твоми просто видел цель и стремился дотянуть до нее, на прочее ему было плевать. И что мог сделать с этим Доминик, раз уже оказался здесь? Что ты можешь сделать, Доминик? Вспомнить, ради чего ты здесь.

Имс тихо сыпал ругательства на чем свет стоит.

— Я не против, и полагаю, что понимаю Ваши цели и предосторожности, — совершенно спокойно обратился к Александру Доминик. — Вот только не важно, каковы были Ваши намерения прийти сюда. Кто Вам поверит? Мало ли, что мы с Вами видели во сне?

Мьюту остался непреклонен:

— Мне достаточно и такого повода, чтобы подключить Роберта Хоулроу к «Голосканеру» и шагнуть вместе с правоохранителями в эту голограмму!

Гипно подошел к хирургическому столу и приподнял ткань. Под ней лежало костлявое, обездвиженное серое тело. Доминик видел его лишь мгновение перед тем, как импульсивно отскочить. Но этого было достаточно, чтобы оценить масштаб той тайны, что команда, собранная Твоми, раскопала в психике Роберта Хоулроу.

— Еще один мьюту, подумать только…

Александр Твоми дернул плечами с напускным, гипертрофированным безразличием.

— С сегодняшними технологиями хоть на коленке можно собрать машину для клонирования, а «каждый волос, упавший с моего тела — это геополитический вопрос», — тон его голоса оставался отвратительно неизменным. — Боюсь, моим детям из шкуры вон придется лезть, чтобы мьюту не стали обыденностью.

— Офигеть проблема! — снова сорвался Имс.

Александр потряс в воздухе пачкой документов:

— Из него выкачивают нейромедиаторы, он истощен до предела и совершенно безумен. Эту выжимку из его нервов превращают в летучее вещество, способное уничтожить нервную систему любого организма, — он взял в свободную руку пробирку с мутным фиолетовым содержимым. — Ученые, нанятые Хоулроу, пытаются найти уникальные пропорции для людей, чтобы вызвать эпидемию безумия и оправдать свой расизм.

Доминик мог бы уверенно сказать, что ему еще никогда не было так страшно. Он хотел верить, что Александр найдет способ свернуть эти ужасные в своей циничности и аморальности разработки.

— Проект выдается за наследие корпорации «Р-инкарнация», которое теперь рассекречено, — добавил мьюту. — А это наследие прибрал к рукам кто? Твоми. Они готовят масштабнейшую диверсию в грядущую эпоху моего правления, я должен выступить злом в их легенде. Роберту Хоулроу, похоже, неизвестно, сколько лиц задействовано, здесь ни одной фамилии, также неизвестно, где есть копии отчетов. Что ж, я хотя бы знаю об угрозе, о ее сути и буду создавать план противодействия. Маятник истории не качнется в другую сторону!

— Нужно вытащить Роберта, так, для начала, — саркастично сказал Имс. Раненый кадабра стиснул зубы и хрипло простонал.

— Да? — брови Александра Твоми поднялись в неприятном удивлении. — Его мозги мне теперь без надобности. Можно сработать и через других приближенных Морриса. Кто-то из них точно был по ту сторону двери. Вы правда думали, что этот юнец что-то решает в «Хоулроу Костс», garçons? Теперь благодаря вам у меня есть козырь, и я уничтожу всю сеть.

Доминик подошел к мьюту вплотную:

— Мы еще можем внедрить ему идею и разрушить все это! — напомнил он шепотом. — Возможно, все выйдет!

Александр отвернулся:

— Вы сами говорили: «Нужно что-то понадежнее, чем «возможно»!

Внезапно он согнулся и с хриплым стоном осел на пол, скорчившись от боли. С резким кашлем он выдохнул обильные брызги крови — она заполняла его дыхательные пути.

— Твоми становится хуже, — воскликнул Доминик. — Сатир! Подготовь взрыв! Мы не можем больше ждать лавину.

Адриан Сартр выбежал с лестницы на площадку перед сейфовой дверью и сбросил с плеч массивный рюкзак, в котором все это время нес бомбу как раз для такого экстренного случая. Доминик, не зная, как помочь Александру продержаться еще чуть дольше, помог ему только лечь на бок и приподнял его голову, когда почувствовал, как все мышцы мьюту расслабились. Гипно склонился к его груди и не услышал даже слабого дыхания.

— Стой, Адриан! — прервал он Сартра, уже готового активировать бомбу. — Не надо.

Все застыли в молчании. Имс поднял голову, вытянув шею, пытаясь лучше рассмотреть, что случилось:

— Что, черт возьми?! Теперь его разум застрял там?! — молодой гипно присвистнул. — Все кончено, ну его все к черту.

Доминик погрузился в раздумья. Можно найти лазейку! Можно рассчитать... Опять пройти по краю, да. Пусть будет так! Все за то, ради чего он был здесь.

— Не кончено! — резко и категорично возразил Доминик. — У меня в рюкзаке еще один кейс. Я пойду за ним!

— Ты в своем уме вообще?! — Имс вскинул руку, тыча ему часы на запястье.

— Это бессознательное, там времени будет достаточно. А как только снова зазвучит музыка, используй дефибриллятор, и мы устроим Твоми отдельный выброс из дыры бессознательного. А потом мы взорвем эту крепость, и нас всех выбросит через все уровни. Сатир, ты же пойдешь со мной?

Адриан кивнул, а Доминик уже извлек из рюкзака, подключил и настраивал «Коллективный сон». Имс уже был готов согласиться с его доводами, когда Роберт Хоулроу вдруг перестал стонать от боли и тяжко уронил голову на грудь державшего его гипно.

— Еще один… Черт!

Доминик метнул на него решительный взгляд:

— Так не сиди, а подключи его! А потом подтяни тела друг к другу и шарахни обоих. Если кто-то не проснется, повтори за минуту до лавины.

Имс умолк и покорно кивнул, подключая «Коллективный сон» к психософту Роберта. Доминику осталось лишь запустить аппарат.

— Молли будет там, да? — машинально спросил Адриан.

— Я знаю, где ее искать, Сатир, — ответил Доминик. — Она хочет, чтобы я пришел к ней за кем-то из них, но Твоми едва ли дастся ей скорее, чем Роберт.

Он нажал на главную кнопку и, задержав дыхание, нырнул в свой заброшенный иллюзорный мир.

Доминик и Артюр очутились на океанском берегу, закованном в старый, покрытый разводами ржавчины бетон. Этот мир был сокрушен и пуст. Волны катились по зеленоватой воде, ровные и длинные, как мазки на холсте, как пласты стекла. Отовсюду к воде подступал темный город-лабиринт, опустошенный и почерневший, словно после апокалипсиса. В отдаленной бухточке, на битых ракушках, заменяющих песок, играли дети — пара дроузи в яркой, чуждой для этого места одежде. Доминик не смел их окликнуть. Он повел Сатира в одно из воссозданных когда-то, а ныне таких же осиротевших, умирающих мест. В первую квартиру своей семьи, где Молли прятала от себя правду. Дверь не была заперта, и гипно вошел. Молли стояла у панорамного окна, кутаясь в коричневый осенний плащ.

— Как ты оказался здесь? — спросила она, не отводя взгляда от океана, со стороны которого надвигалась на город-лабиринт, черной тушью разливаясь по голубому небу, гроза. — Ты запутался? Как я когда-то?

— Я знаю, что реально, — заявил Доминик.

Молли усмехнулась:

— И реальность заставляет тебя бежать и бежать, по всему миру от гонящихся за тобой корпораций и полиции, как извлекателя от проекций? — она обернулась. — Нет, ты больше не веришь в одну реальность. Я это знаю. Так выбирай.

Доминик медленно выдохнул, его все отчетливее наполняла решимость.

— Ты знаешь, я выбрал жизнь, — уверенно сказал он. — И наших детей. Ты оставила их. Ты бросила нас!

— Наши дети здесь, — возразила Молли, опечалившись, точно сочувствуя ему. — Хочешь увидеть их?

— Я увижу их в реальном мире, — не пошатнулся Доминик.

В раскосых оливковых глазах его иллюзорной жены разгорался гнев.

— Ты уверен, что все знаешь… А если ты неправ? Во что ты веришь? Что ты чувствуешь?

— Вину, — признался Доминик и посмотрел на Сатира: — Как бы красиво ни звучало то, что ты говорил. И что бы я ни делал, вина служит мне напоминанием. Я знаю правду. Идея исходила от меня. Я поместил эту мысль в ее разум. Вот почему я твердо знал, что внедрение возможно, и согласился на все. Я сделал это с ней, со своей женой, с любимой, драгоценной женой.

Адриан нахмурился.

— Ты дашь этому объяснение, Дом?

— Мы застряли там. Из-за того, что Молли спрятала от себя правду. Истину о том, что все это было сном. Я нашел ее тайник, как видишь. И поместил туда идею.

— Простую идею, — догадался Сартр. — Ее мир нереален.

— Смерть была единственным выходом, — печально произнесла Молли и вновь посмотрела в окно, за которым уже было темно из-за плотных грозовых туч. — Представь, ты ждешь поезда. Поезда, который увезет тебя очень далеко. Ты знаешь, куда хотел бы поехать, но, куда увезет тебя поезд, не знаешь. Но это и не важно…

— Мы договорились убить себя, — продолжил свою исповедь Доминик. — И на рельсах, на параллелях, пересекающихся в бесконечности, мы ждали своего поезда. Но я не мог знать, что после пробуждения Молли продолжит в это верить. Что идея будет расти в ней, словно рак… Я пытался спасти ее.

У него опустились руки. Он закрыл глаза — слезы снова были так близко.

— Мы должны забрать Роберта, — напомнил Адриан Сартр.

Молли бросилась на человека, пытаясь ударить его, хотя бы просто кулаком в лицо, но с придающей силы яростью, однако Доминик схватил ее в охапку.

— Я его не отдам! — кричала она. — Это твой шанс искупить, Дом! Вернись! Все это неважно — ведь мы будем вместе!

Доминик пристально посмотрел ей в глаза. Его светло-голубой взор поник.

— Я останусь, — внезапно объявил он. — Мы потанцуем. И ты все так же поведешь меня.

Молли перевела дыхание и откинула с глаз непослушную завитую прядь белой гривы.

— Роберт на балконе.

— Сартр, проверь, — попросил Доминик, но Адриан не двинулся с места.

— Ты не можешь остаться здесь, Дом! — воскликнул он.

Доминик же крепче обнял Молли.

— Я знаю, — ответил он Сатиру. — Но я еще должен найти Твоми и выбросить его на предыдущий уровень, надеясь, что он еще не сошел с ума. Его любой ценой нужно найти. Возможно, как вернемся, я оправлюсь в рехаб, который откроет его сестра. Но сейчас я не останусь с Молли — ее же не существует.

Адриан молча слушал. А Молли в руках Доминика извивалась, как змея, пытаясь высвободиться.

— Я — единственное, во что ты все еще веришь! — прокричала она, и этот гневный выкрик с нотами напускного ликования слился с первыми раскатами грома над океаном. Однако Доминик сохранил непреклонность:

— Я хотел бы этого больше всего на свете. Но знаю, что ты лишь тень Молли. После «Виртуального Макса» весь мир увидел, что никто, ни одна технология на свете не может воссоздать личность. А мой разум такой маленький и слабый… Как я могу представить тебя, во всей твоей сложности?

Молли схватила Доминика за горло. Сартр выхватил из-за ремня пистолет и выстрелил в нее.

— Это дефибриллятор! — сказал он, увидев очередную молнию и услышав гром.

Доминик молча побежал на балкон, где в углу сидел связанный по рукам и ногам Роберт Хоулроу. Молли заткнула ему рот его собственным черным галстуком и обвязала тонким концом челюсти, так что кадабра не мог издать ни звука. Адриан Сартр тоже вышел на балкон. Гипно не смел ничего сказать о том, как был благодарен этому человеку за его молчание. Он посмотрел вниз. Вид на океан был впечатляющим на такой высоте — достаточной высоте. Ничего не обсуждая, Адриан бросил Доминику пистолет, схватил за грудки Роберта и вместе с ним спрыгнул с балкона под боевой сигнал молнии и грома.

А дальше были годы блуждания по свету. Несколько попыток попасть в процветающее Королевство Гвианы, и еще больше попыток подобраться к великому правителю, объединившему, развившему, выведшему в мировые лидеры эту разросшуюся, живущую в роскоши и мире страну. Спустя столько лет Доминик Капгра теперь попал сюда снова, в золотой кабинет, где все началось. Где-то очень далеко приглушенно пророкотал гром — за черными стенами замка, должно быть, бушевала гроза.

— Тот гипно… — припомнил с натянутой улыбкой старик Александр. — Он обладал весьма радикальными способностями. Он называл себя Ловец Чужих Снов.

Доминик тоже улыбнулся. Да, прошли годы, для Твоми гораздо более долгие, чем для него. Но они оба помнили! Помнил Доминик и то, зачем он ценой стольких усилий оказался здесь.

— Я должен Вам кое-что сказать, — серьезно, неспешно и твердо проговорил гипно, — что Вы когда-то знали. Я пришел напомнить Вам, что Ваш мир — нереален.

— Да? — недоверчиво переспросил мьюту, и Доминик узнал на миг прежний надменно-удивленный взгляд.

— Это дыра бессознательного, — утвердительно сообщил он. — И она наполнена мечтами нарциссического всемогущества.

— Нет, мечтами примирения, его ведь мы все так жаждем, — возразил Александр, опустив взгляд, погрузившись в неведомые воспоминания о том, чего фактически не было. — Оно, право, выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но в моем возрасте провалы в памяти не вызывают удивления.

— Вы примирились с прошлым? — предположил Доминик, прокручивая в голове всю историю рода мьюту, драматическую и трагичную, порой совершенно постыдную, как, например, появление «Виртуального Макса». — Так вот почему они сказали про старое имя… — он оглядел панели с изображениями тропических цветов на стенах, — Вы теперь… Александр Ла Флер?

Мьюту в расшитом золотом камзоле отрицательно покачал головой:

— Александр Лучано.

Он медленно встал из-за стола, открыл сейф за орхидеей дьявола и показал гостю седую голову постаревшего Джованни Лучано, хранящуюся в герметичной стеклянной колбе.

— Это была его последняя воля — оборвать его мучения ментальным лезвием, быстро и чисто, — поведал мьюту. — После того, как мы с ним построили эту прекрасную страну. Когда я узнал о его выживании, то не удивился — в холодильниках «Р-инкарнации» было полно «запчастей» на случай его гибели, и кто знает, что смогли вывезти его сообщники… Но свою гибель он запомнил. Он практически не сопротивлялся, когда я, отыскав его, перебил ему спину, так же, как первый мьюту, чтобы убедиться — он все помнил. Думаю, он многое переосмыслил, когда остался так жить — не в тюрьме, но прикованный к креслу для жизнеобеспечения. Позже он явился ко мне, говорил много и долго, даже местами проникновенно, и все, что я смог ему ответить: «Если ты хочешь все исправить, я готов посодействовать».

— Я не могу в это поверить! — воскликнул Доминик. — Даже здесь.

Александр снова сел за стол и сложил руки куполом.

— Вы сами толкнули меня к этому. Вы же решили, что я сыграю роль первого мьюту. А ведь я всегда хотел быть им. Дайана не понимала, но Вы поймете. Он ведь был сильнее всех нас! И потому я занимался психософтом, планировал тоже внести вклад в медицину — отчаянная попытка приблизиться к нему. И залечить старую рану всего моего вида!

Гипно склонил голову, словно признавая поражение:

— Я должен был подумать о символическом значении чисел. Вам тридцать пять, там, в реальном мире. А ведь столько Максимилиан Твоми прожил. И все же этот мир — Вы его построили, обретя в нем свое величие.

— Жаль в нем разочаровываться, — хрипло протянул мьюту. — J’ai longtemps habité sous de vastes portiques Que les soleils marins teignaient de mille feux, Et que leurs grands piliers, droits et majestueux, Rendaient pareils, le soir, aux grottes basaltiques… Но la vie antérieure заканчивается, чтобы началась жизнь, — он оттолкнул пистолет, заставив его, скользя по столу, вернуться к рукам владельца, и, пронзая Доминика взглядом, скомандовал: — Сделайте дело! Стреляйте в теменной глаз.

________

Перевод реплик на французском:

Lève-toi! - Встань!

Nous l'avons trouvé sur le rivage, sans force. - Мы нашли его на берегу, обессиленного.

Mais pourquoi est-il ici? - Но почему он здесь?

Il a appelé ton ancien nom, plusieurs fois. - Он называл Ваше старое имя, неоднократно.

Il n'avait rien d'autre avec lui que ça, et ça. - У него не было при себе ничего, кроме этого и этого.

Des collègues japonais arrivent à L'île du Diable - Японские коллеги прибыли на Остров Дьявола.

garçons - мальчики

J’ai longtemps habité sous de vastes portiques Que les soleils marins teignaient de mille feux, Et que leurs grands piliers, droits et majestueux, Rendaient pareils, le soir, aux grottes basaltiques. - Моей обителью был царственный затвор. Как грот базальтовый, толпился лес

великий Столпов, по чьим стволам живые сеял блики Сверкающих морей

победный кругозор. (Ш. Бодлер "Предсуществование")

la vie antérieure - предсуществование