Я убийца. Иду по городу, без цели, без какого-либо будущего. А настоящее мое – тусклое и унылое. Только существо, идущее рядом, способно скрасить его, потому что мы с ним теперь одни во всем мире. Я ведь выбрала самый безлюдный и тихий переулок. Ну почему этим мальчишкам вздумалось гулять именно здесь? Не проси защиты у мира, в который веришь.
– Гляньте-ка, Олька во двор высунулась, не побоялась!
– А это что за уродина?
– Эй, ты, что такого можно было сделать с доберманом?
– Ребята, пожалеем бедную псинку! Ха-ха-ха!
– Уйдите! – я кричу это почти без надежды. Не отстанут. Не такие они, чтобы оставить в покое беззащитную жертву. Пусть рядом идет большая собака без поводка, эти мальчишки уверены в том, что я никогда не прикажу ему броситься. Мой приказ и не нужен.
– Рогатая собака! Ха-ха-ха!
Пока что только выкрики. Лишь бы этим ограничилось…
– Они не хотят сделать мне плохо, – обращаюсь я к Псу, – не трогай их. Это всего лишь мальчишки!
Имени ему я так и не придумала. Просто Пес. Впрочем, он не возражает.
-– Сейчас увидишь, какие мы мальчишки!
– Нет! Не-е-ет! – в меня летят камни, но я чудом уворачиваюсь. Один пролетел в миллиметре от лица, и Пес глухо заворчал, становясь в боевую позу.
– Он же бросится! Прекратите, пока не поздно!
– А мы и его камешками! Нам не страшен серый волк, серый волк!
Глумятся. Я теряю бдительность, и один из камней рассекает мне плечо.
– Пес, стой! Не надо!
Поздно. Такие, как он, атакуют без предупреждения.
– А-а-а-а! Стасик горит, помогите!
– Дура, забери свою собаку!
Я же вам говорила! Говорила… Мальчишки подхватывают почти обездвиженного, вопящего приятеля и сматываются. Они еще не знают, что Стасик, предводитель всей этой компании, вряд ли выживет.
– Пес, бежим! Быстро!
Недоумевающе смотрит на меня. Зачем убегать? Ему ли не суметь защитить меня от любой опасности?
– Прошу тебя!
Срывается с места и несется впереди черной стрелой, словно нарисованный черной тушью. А я… я все равно люблю его больше всех на свете. Несмотря на все.
– Ирина, это… моя собака. Он будет жить в моей комнате.
– О Господи, Оля, где ты взяла это чудовище? Даже и не думай!
– Ирина, пожалуйста! Мне… очень надо!
– Что за блажь? Не забывай, я пока что хозяйка в этом доме! Выведи его вон, пока я не выгнала вас обоих!
Мачеха любит меня, хотя и по-своему. Недаром же она тогда вспомнила адрес, по которому ходила раньше скандалить.
– Это ты, что ли, Ольга? Да, вылитый отец. А выросла-то как… Пойдем со мной.
Я не знаю, зачем первая жена моего отца поселила меня у себя. Может быть, брату, который вот-вот закончит институт, была нужна наша трехкомнатная квартира. Может быть, она хотела хранить в моем лице память об отце, которого все еще любила, – брат мой получился похожим на Ирину, такой же темноволосый и смуглый. А, может быть, мачеха просто пожалела меня. В любом случае, я тогда без лишних раздумий последовала за ней, только в дверях остановилась и тихо спросила:
– Ирина… а маму и папу так и не нашли?
Мачеха покачала головой:
– Нет, Оля. Они просто исчезли, и никто не знает, где теперь твои родители.
Мне тогда казалось, что сердце разорвется, не вынесет такой тяжести. Но оно оказалось прочным и выдержало, просто все вокруг вдруг погасло и стало одинаково-серым. Смех, радость, любовь, печаль – все это куда-то исчезло, остались лишь безразличие и страх. Потом школа, притворно-сочувственные восклицания учителей и издевательства одноклассников. Дети всегда были более жестокими, чем взрослые.
Мир, я в тебя верю! Помоги!
Я ли это говорила? Кажется, что это произошло давным-давно. Тогда не помогла даже фотография родителей. Да и что толку смотреть на нее, если знаешь, что их уже нет и никогда не будет. Хуже только смотреть кассету с нехитрыми семейными празднованиями. В такие моменты просто невозможно сдержать слезы. Вот они, на экране, совсем живые… Только их нет. Поэтому, когда на меня накатывала дикая тоска и гнала к дому (к моему дому!), я никогда не включала видик. Но в тот день я упала на кровать, уткнулась мокрым лицом в подушку и почувствовала запах маминых духов. Такой знакомый, привычный… Боль не притупилась за эти два месяца, просто стала немного тише, но по-прежнему держала ледяной рукой и не отпускала ни на одну секунду. Тогда-то я и произнесла эти слова. Вдруг из-за стены донеслось тихое царапанье. Послышалось? Но звук становился все отчетливее, и я сделала то, на что раньше не отваживалась. Открыла дверь в спальню родителей. И оттуда на меня, повизгивая, скакнула черная собака. Сначала я испугалась, когда тяжелые лапы толкнули меня в грудь, чуть не опрокинув, но потом поняла – не тронет.
– Слезь с меня, пожалуйста, – жалобно попросила я. Пес словно понял, отошел и забил из стороны в сторону тонким хвостом. С наконечником. Наконечником? Я пригляделась и еле удержалась на ногах. Кольца наподобие браслетов на лапах, «ребра» на спине, выросты, похожие на рога… Да никакая это не собака! Но ведь… этого не может быть… Да только вот оно сидит, подтверждение, машет хвостом.
– Ты… хондум?
Посерьезнел. Подошел, поднял голову, медленно кивнул. Почему-то я не почувствовала большого удивления. Просто погладила его по голове, откуда-то зная, что мне он не причинит вреда. Тогда я встала и пошла к двери, а пес не отставал от меня ни на шаг.
– Ну почему нельзя? – я чуть не плачу. – Он не будет много есть и не доставит неудобств!
Мачеха побагровела и схватила меня за запястье:
– Потому что я так сказала, поня… А-а-а!
Я отшатываюсь в сторону и вижу, что хондум в прыжке схватил мачеху за ладонь зубами.
– Нет! Пес, назад! Не трогай ее!
Ирина поднимается с пола, бледнеет:
– Рука…
У нее на руке вздувается ожог. Так вот она какая, защита… Я вспоминаю, что огонь хондумов ядовит. Ладонь мачехи просто на глазах чернеет. Перед моими глазами встает картина: яд, почему-то похожий на зернышки перца, разносится по телу… Реальный мир отличается от анимешного, и ей уже не помочь нашими средствами.
– Ирина, я сейчас, ты только держись…
Мачеха не отвечает. Она уже не стоит, а полулежит на диване, привалившись к спинке. Я бегу в кухню и набираю в кружку воды, умом понимая, что это ничего не исправит, но в глубине души надеясь на лучшее. Пес все это время сидит возле дивана, устремив взгляд на мачеху. Намочив платок, я обматываю им пострадавшую конечность Ирины. Та никак не реагирует. Молчит.
– Ирина…
Вещей у меня было немного. Я через силу оглянулась на тело мачехи и увидела, что хондум непонимающе смотрит на нее. Бедный. Он не знал, что человек может умереть по его вине. Я окликнула Пса, и тот мгновенно оказался возле меня. Спустившись по лестнице, я пошла самым безлюдным и тихим переулком…
Добежав до дороги, я немного успокоилась и остановилась – перевести дух. Машинально стала смотреть по сторонам. Глаза бездумно отмечали все увиденное. Тротуар пустой, ни одного человека. Вдаль убегает шоссе, если идти по нему, то до центра рукой подать. Придорожная канава по ту сторону вся заросла травой, среди которой пробиваются желтые головки одуванчиков. На дороге сидит девочка и быстро собирает в охапку такие же одуванчики, наверное, уронила букет. На нее едет машина смешного вишневого цвета. Сейчас она затормозит, или же девочка закончит подбирать цветы и убежит.
Из ступора меня вывел лай Пса. Я вдруг поняла, что автомобиль не сбросит скорость, он как-то странно вихляет из стороны в сторону. А девочка так поглощена одуванчиками, что даже не поднимает головы, не смотрит на дорогу… Вот-вот автомобиль с силой ударит малышку, отбросит назад, проедет шинами по подолу платья… Что было делать? Слишком маленькое расстояние, машина просто не сможет затормозить… Я бросилась на дорогу, раскинула руки в стороны.
– Беги!
Секунды стали тянуться, как резиновые. Вот девочка поднимает голову, испуганно кричит, но не двигается с места… А до столкновения десять метров, восемь, шесть… И вдруг передо мной пронеслось что-то черное, приземлилось перед капотом… Нет!!!
Весь удар пришелся на Пса. Из остановившейся ценой его жизни машины вылез полупьяный парень, стал оправдываться, но я его не слышала. На разметочной полосе лежал тот, кто пришел в этот мир, чтобы защитить меня… И защитил ведь, с болью понимаю я, это я виновата в том, что он погиб… Откуда-то появились люди.
– Хорошо, что только собака… – слышу чей-то голос сзади. Хорошо? Да что вы понимаете! Вдруг я вижу, что позади Пса разгорается желтоватое сияние… На миг мне кажется, что он жив, и я кидаюсь к хондуму. Неужели?.. Вдруг свечение становится ярче, превращается в белую вспышку, бьет по глазам…
Запах мокрой травы. Холодно и сыро. Я встаю, не в силах понять, где я. Над горизонтом сквозь свинцовые облака пробиваются лучи рассвета. Темно, но можно разглядеть очертания строений вдалеке. На травинках повисли крупные жемчужины росы, на которых переливается серый, пепельный свет. В воздухе пахнет прошедшим дождем – не так, как в городе, прибитой пылью, а влажной землей. Куда я попала? Встаю, отряхиваю одежду. Из волос на землю падает одуванчик. В голове промелькнуло и тут же исчезло какое-то воспоминание, оставив только ощущение потери. Вдаль убегает еле заметная тропинка, и я решила пойти по ней. Вдруг передо мной мелькнула сиреневая шкурка, и из травы на миг показалась улыбающаяся морда. Раттата?! Я заозиралась и почти сразу же увидела бегущего куда-то хмурого бульбазавра и сонного пиджея на дереве. Но я не удивляюсь, потому что пронзительной болью в груди вдруг отдалось: Пес… Внезапно я услышала какой-то звук, непонятный, но странно знакомый… Я не решаюсь поднять глаза еще мгновение, а, подняв, я издаю сдавленный крик. Вдали идут, обнявшись, двое, мужчина и женщина… Сверкнуло воспоминание, отрывок разговора:
– Раз уж ты будешь гулять до утра, мы с отцом переночуем в твоей комнате, там не так жарко…
Значит, они попали сюда вместо меня, по ошибке, когда меня не было дома? И все это время были здесь, в мире, в который я верю? Но все эти мысли – попутно, мельком, а я уже бегу по траве, путаясь ногами в мокрых стеблях, и вижу выбежавшего мне навстречу живого и невредимого Пса…
…внезапно вспышка угасает. Я оборачиваюсь и вижу человека с фотоаппаратом. Журналиста. Переведя взгляд на Пса, я вижу, что никакой это не хондум, самый обыкновенный доберман. На глаза наворачиваются слезы. Значит, все это просто мне привиделось? Мокрая трава, родители и Пес? На плечо мне опускается рука, и я слышу голос Ирины:
– Ладно, что уже плакать… А я ведь бежала за тобой, хотела сказать, пусть остается… Видать, не судьба. И Стасика он укусил, мать его приходила жаловаться, так что, может, оно и к лучшему?
Я потерянно молчу и вдруг сквозь влагу на ресницах вижу, как человек, задавивший Пса, садится в машину и трогается с места. Разгоряченные мысли сплелись в одну, и я, сбросив с плеча руку мачехи, помчалась наперерез автомобилю. За Пса!
– Оля, стой!
За Пса…
…я почувствовала на щеке горячий язык. Пес встревоженно уставился на меня. Мама обняла меня за плечи:
– Все хорошо, Олюшка…
– Я все придумала, – убедительно сказала я Псу. – Не было никакой фотокамеры и никакого добермана. Я здесь, в мире, в который я верю.
Пес понимающе смотрит мне в глаза, и от его взгляда я наконец-то понимаю, что этот мир – реален. Только этот. Навсегда.